Миллионерша поневоле
Шрифт:
— Вероника-Вероника-Вероника! Не желаю слушать вечные сравнения с Вероникой. На что ты надеешься? Неужели ты думаешь, что ты ей нужен?
— Да при чем здесь это? Я хотел сказать совсем другое…
— Плевать мне на это! Понял?!
Она вырвалась и бросилась бежать. Чудом не свернула шею, птицей слетев с чердака. Морта ее бегство застало врасплох, но потом он кинулся за ней. Люси ударилась коленкой о косяк, зашипела от боли, бросилась к дверям… Слава кухаркам, не запирающим дверь! Люси ворвалась в кухню и заперла замок. Секундой позже Морт дернул ручку двери.
— Люси!
Она
— Люси, впусти меня. Нам надо поговорить.
Она молчала.
— Люси…
Она так и просидела на полу, пока за окнами не забрезжил рассвет. Морт к тому времени уже ушел…
Десять лет спустя, сейчас, она чувствовала себя точно так же, как в ту ночь.
Морт жалел ее. Он всегда ее жалел. Хуже этого и представить ничего не возможно.
Десять лет назад он уехал, передав на прощание записку через кухарку.
«Люси, ты заслуживаешь лучшего».
Что он имел в виду? Лучшего мужчины? Лучшей жизни? Лучшей судьбы, чем судьба шлюхи? Он опять все перепутал, Мортимер Бранд. Это не про нее. Он снова сравнил ее с Вероникой, с блистательной и холодной Вероникой, для которой постель всегда была всего лишь средством достижения цели и лишь в крайнем случае — способом расслабиться и получить удовольствие. А Люси… Люси так и не смогла за все эти десять одиноких лет переступить через себя.
Смешно — потерять невинность в пятнадцать, родить в шестнадцать — и десять лет после этого не знать мужчин вообще. Совсем. Никогда, ни одного раза.
Морт снова вошел в ее жизнь, но теперь они оба изменились. Люси уже двадцать шесть, у нее взрослый сын, она повидала в жизни достаточно, а Морт… Морт увидел перед собой мать-одиночку, подрабатывающую уборщицей у собственных родственников. Наверняка он решил, что его приглашение в ресторан она воспримет с восторгом и благодарностью, не говоря уж о приглашении в его постель.
Что ж, он ошибся. Мир был жесток к Люси Февершем, но честь свою она хранила отчаяннее, чем в девичестве. Одиночество… она достаточно сильна, чтобы справиться с ним. По крайней мере, с одиночеством в постели. Одиночество в душе гораздо страшнее, а здесь у нее преимущество перед Мортом Брандом.
У нее есть сын.
И пусть Морт въезжает в старый дом, пусть ломает стены и выбрасывает мебель, пусть строит из себя хозяина — она больше не позволит выбить себя из седла. Она станет платить арендную плату, а что до Билли…
Ну вот встретились они, отец и сын, — и что? Где голос крови? Где это все, так любовно описанное в книгах? И где гарантия, что это изменится?
Кто-то скажет: надо открыть правду. Но зачем? Увидеть растерянность в глазах Морта Бранда? Выслушать жалкие слова оправдания? Главный здесь — Билли, а он заслуживает лучшего большего.
Билли не должен пострадать!
В понедельник случилось очередное потрясение. Предприимчивая Сара не собиралась тянуть — и потому Люси и Билли едва не опоздали к школьному автобусу, ибо дорогу им преградили строительные леса, толпы людей в оранжевом и подъемный кран в воротах.
Меланхоличный гигант с белокурыми кудрями, выбивавшимися из-под каски, возвестил:— Ворота. Сносим. Ржавые. Некрасиво. Муж сказал, предупредить.
— Чей муж?
— Ваш. Начальник.
— Он мне не муж!
Ослепительная улыбка гиганта озарила хмурое утро.
— Это не важно, красавица. Он начальник.
— А дом? Он что, сносить его собрался?
— Не. Дом крепкий. Раньше строили… на века. Обдерем. Покрасим. Укрепим. Коммуникации поменять. Еще триста лет простоит.
— Вас как, простите…
— Скьярдгарлассон. Олаф. Просто Олаф. Босс сказал, если вам что-то надо — скажите мне.
— Ничего не надо, спасибо. Ох, Презент…
— Не надо презентов! Мы люди рабочие.
— Да нет, у меня собака. Очень большая. Может вас напугать…
Уже произнося последние слова, Люси поняла, насколько смешно они звучат. Белокурого гиганта могла напугать разве что белая акула, да и то — так, слегка встревожить. Судя по внешнему виду, Олаф с непроизносимой фамилией таких, как Презент, держал в качестве болонок…
Презент и сам обнаружился в скором времени. Заискивающе виляя хозяйке хвостом, он вышел из-за ближайшего строительного фургона, сжимая в страшных челюстях здоровенную кость. Судя по всему, общий язык со строителями был найден.
Проводив Билли, Люси вернулась в коттедж, оделась, накрасилась, села в старенький «жучок» и поехала в город. Рабочие любезно расчистили ей дорогу сквозь бывшие ворота, и она помахала им рукой. Хорошие дядьки. Они же не виноваты…
Ближе к городу настроение улучшилось. Как ни странно это признавать — но мама права. Что, собственно, произошло? Деньги есть, работа есть. Надо найти квартиру и переехать — вот, собственно, и все. Они начнут новую жизнь, и ничего в этом страшного нет, потом, это даже полезно, все психологи это говорят…
Энтузиазм угасал постепенно. Первый удар нанес тот самый брокер, с ренессансом. Выяснилось, что на бирже творится неизвестно что, и потому они с женой передумали вкладывать деньги в городскую недвижимость, решив ограничиться домиком в пригороде.
Разумеется, то, что уже сделано, он оплатит, но о большом заказе больше речи не идет.
Люси выслушала слова брокера не моргнув глазом, но в машине расплакалась. Она так рассчитывала на эти деньги!
Успокоившись, она велела себе не унывать, посетила дизайнерское бюро, взяла еще несколько адресов потенциальных клиентов и отправилась в агентство по найму жилья. Здесь энтузиазм сдох окончательно.
Ах, у вас ребенок? Это проблема. Нет постоянной работы? Банковские подтверждения платежеспособности можете представить? Таких клиентов, как вы, мы обычно просим заплатить за год вперед. Рекомендации… Нет? Очень жаль. Собака? Нет, о собаке даже речи не идет!
Во втором агентстве она вела себя умнее. Со всем соглашалась, поддакивала, о собаке и ребенке не обмолвилась, место работы с ходу выдумала, даже глазом не моргнув. Получилось лучше — ей сразу же выдали ордер на осмотр, пообещав подыскать и другие варианты в течение недели.