Милые семейные разборки

Она представляла собой стерженек телесного цвета и была вылеплена в виде мужского члена в состоянии эрекции.

— Вот оно, немецкое чувство юмора! Дарить такое женщине, а?

— Вам сейчас очень тяжело, — сказала я тихо. — Но жизнь не кончена, жизнь продолжается.

Я знала, что резкая остановка в подобного рода диалогах действует почти гипнотически. Жаль, что в «Сигме» я не доучилась последний год — нам были обещаны лекции по внушению с помощью интонации.

Теперь можно было остановить эту пытку. Впрочем, в данном случае она была неизбежна.

Дело в том, что передо мной была актриса, причем актриса хорошая.

А для хорошей актрисы сыграть любую роль — «убитую горем женщину», например, гроша ломаного не стоит, их этому учили всю жизнь.

Поэтому, чтобы спровоцировать Нину на искренность, мне и пришлось прибегнуть к столь жестокому, но необходимому трюку.

Я хотела говорить не с актрисой, а с женщиной. А что может быть проще, чем вызвать у женщины гнев, если ее собеседница — тоже женщина, да еще женщина, которая так и норовит ввернуть в разговор какую-нибудь гадость?

— Жизнь продолжается, вы меня слышите? — повторила я таким же тихим тоном. — Вы действительно прекрасная актриса, и у вас впереди — новые горизонты. Столица умеет ценить талант.

— Подождите, я что-то не понимаю, — растерянно сказала Нина.

— Поймете, — пожала я плечами, — на то вы и актриса. Желаю удачи.

Я поднялась со стула и вышла из «будуара» Петровской, оставив актрису в состоянии оцепенения и полной прострации.

В коридоре, почти у самой лестницы, которая вела к выходу, стояла какая-то смазливая женщина маленького роста в туфлях на платформе.

— Что за шум, а драки нет? — весело поинтересовалась она у меня. — Сигареткой угостите? А то у меня прогон скоро, а в ларек бежать далеко.

— Еще драки тут не хватало, — покачала я головой, доставая пачку.

Мы закурили.

Моя малорослая собеседница оказалась здешней актрисой-травести, которая должна была играть пажа в новой постановке «Макбета».

— Чего это Петровская так разоралась? — спросила по-свойски коротышка.

— Да вот, посоветовали к ней обратиться, — с ходу придумала я историю, — монолог показать, может, продвинет в труппу…

— А-а, понятно, — ловким движением стряхнула пепел моя собеседница.

— Ну показала я монолог из «Грозы». А она давай кричать, что, мол, сама из театра уходит и никаким блатом тут не пахнет.

— Был такой разговор с помрежем, — подтвердила травести. — И чего ей в голову взбрело? Каталась тут при этом немце как сыр в масле.

— Причуда примадонны.

— Не иначе, — согласилась исполнительница роли пажа. — Дурь одна и блажь. Я понимаю — сейчас, когда немца грохнули, театр хиреть начнет, снова на госдотацию посадят, будет, как тогда. Так она, выходит, еще на прошлой неделе уйти решила.

— Может, выгодное предложение? Контракт в столице? Или на Западе?

— Как же, ждут ее там! — усмехнулась актриса. — Впрочем, Петровской не позавидуешь. То с дочкой проблемы, то с любовником…

— А что с дочкой?

— Да ходил тут к ней один ухажер, весь в коже с нашлепками, ну из этих, из «корсаров», что возле кафе «Рики-Тики» по вечерам тусуются.

— Ну и?..

— Ну и матушка Танечки была очень недовольна такой компанией. Милиция ее дружком интересовалась, даже сюда участковый приходил. Правда, с цветами. Но все равно расспрашивал насчет Эдьки и просил повлиять на дочь. В смысле, чтобы та повлияла на своего парня.

— Танечка? — удивилась я. — Да я ее видела пару раз! Такой цветочек, и вдруг какой-то хулиган с проблемами в милиции!

— Да в общем-то и не хулиган, — сочла своим долгом уточнить травести. — Парень-то он неплохой, по глазам видно. А насчет цветочка — так пары иногда по контрасту подбираются.

— И бывают очень удачными, — завершила я разговор, загасив сигарету. — Ну что ж, пока! Творческих успехов, как говорится.

— И тебе того же, сестренка, — пожелала мне удачи собеседница.

* * *

«Значит, подонок? — думала я, возвращаясь домой. — Выходит, не все у них было так гладко, как казалось. Да и эта ее фраза, тогда, сразу после убийства: „все к лучшему“. Повторяла ведь как заведенная».

У меня не выходил из головы подарок Людвига. Конечно, с юмором у него было туговато. Впрочем, возможно, у нас с западными соседями немного различные представления о том, что такое тактичность.

Меня интересовало другое — и помада в виде фаллоса, и игрушка в виде фекалий были, что называется, одного поля ягодами.

Неужели это простое совпадение? Или Людвиг Попофф привез с собой еще несколько «сувениров», среди которых были и искусственные испражнения из папье-маше, начиненные взрывчаткой?

Я была настолько погружена в свои мысли, что дошла домой на автопилоте, совершенно забыв про подпольный видеосалон. Что ж, как-нибудь в другой раз.

Тем паче, что дома меня ждала потрясающая новость. Такого я не ожидала и не могла предвидеть. Во всяком случае сейчас.

Позвонил Людвиг.

— Убийцу арестовали, — сухо проинформировал он. — Приезжайте.

Глава 4

В гостинице поинтересовались, в какой номер я намылилась, проверили паспорт и, созвонившись по телефону с Людвигом, разрешили мне пройти.

Несколько удивленная столь пристальным контролем — раньше такого здесь не водилось, — я поднялась на лифте на высоту десятого этажа и, снова подвергшись допросу коридорного — высокого молодца в хаки с кобурой на бедре, — была допущена к номеру, в котором остановился господин Людвиг Попофф.

— Видите, какие меры предосторожности? — спросил меня Людвиг, пропуская в свое обиталище — роскошный трехкомнатный номер-люкс.

— Неужели после вчерашнего? — спросила я, усаживаясь к столу и закуривая.

— Именно, — ответил Людвиг. — Ведь это почти международный скандал. Мне уже звонили из «Франкфуртер альгемайне» — Штайнер вместе со мной должен был осенью ехать туда на ярмарку игрушек.

— Но к чему сейчас эти предосторожности, если убийца пойман? — недоуменно подняла я глаза.

— Профилактика, — пожал плечами Людвиг. — Обжегшись на молоке…

Попофф подошел к секретеру и достал оттуда диктофонную кассету.