Милый друг Натаниэл П.

И если сейчас она выглядела постыдно жалкой в своем унижении и беспричинной злости, не соответствовало ли это всему тому, что он знал о ней и раньше? Ее испортили красота и богатство; ей недоставало внутренних ресурсов; она по-детски капризничала и упрямилась, когда что-то шло не по ее сценарию. Все это он знал практически с самой первой их встречи. А если знал, но все равно хотел, то имел ли он право бросать ее теперь по той лишь причине, что у него пропал интерес к тому, что еще она могла предложить? Да, имел, тут и сомневаться не приходилось, но и легче от такого рассуждения не становилось.

В большинстве случаев Нейту удавалось унять этот звучащий в голове голос фундаменталистского проповедника. Верить ему не следовало – он все упрощал, он призывал возвыситься, он наделял его высшей, богоподобной властью над другими, подразумевая, без достаточных на то оснований, что он умнее и сильнее Элайзы и, следовательно, единолично ответствен за все случившееся между ними. Тем не менее его отношение к ней менялось, теплело и проникалось сочувствием. Нейт всегда мог, в качестве самооправдания, составить список ее недостатков (она поверхностна; ее озабоченности, даже недовольства – мелки и ограниченны; ее плохо скрываемая гордыня, уверенность в принадлежности ее семьи к высшему классу – вульгарна; она склонна к приобретательству – только нужны ей не деньги, а статус и «подходящий» партнер, альфа-самец), но что, если начистоту, это все значило? Не самая, может быть, восхитительная и великодушная – она все же была личностью. И у нее, если уколоть, тоже шла кровь. Нейт, конечно, не купился на рассчитанные на публику заявления о нанесенном ей невозместимом ущербе – в конце концов, они встречались только полтора года и даже не жили вместе, – но все же признавал, что обидел ее крепко. Он обещал себе постараться, постараться по-настоящему, быть добрее к ней и по возможности помогать. И хотя ему представлялось, что лучше всего было бы разойтись, уйти из жизни друг друга, он обещал Элайзе, что «никогда ее не бросит».

Но и тут Нейт облажался. Не раз и не два общение превращалось в пытку, особенно когда Элайза заводила свою любимую – или его нелюбимую – тему: их отношения и сопутствующие им физические раны. Он не торопился отвечать на ее звонки. Худшим во всем этом было то, что он спал с ней и после разрыва, причем не раз и не два, убеждая себя, что ничего такого тут нет, что она «понимает» ситуацию. Пьяный, одинокий, возбужденный, он, чувствуя еще теплящееся ностальгическое влечение, исхитрялся в какой-то момент не замечать очевидного: ему нужен не столько секс, сколько сеанс отдохновения в лучах ее крепнущего чувства. (Элайза как будто забывала, что когда они были вместе, это она считала его неудачником.) В любом случае, как ему представлялось, она действительно понимала ситуацию лучше. Может быть, она никогда и не допускала, что эти отступления приведут к чему-то большему, чем секс. Элайза не покончила с ним окончательно, но и он не сделал для этого всего, что мог. По крайней мере, Нейт остановился, то есть они перестали спать вместе и сошлись на том, что больше делать это не будут.

Что, конечно, не помешало ей прийти к нему в ту ночь, когда он остался у нее после вечеринки. Она сказала, что несчастна. По большей части – не из-за него. Жизнь для нее изменилась с их первой встречи. Оставаться на должности помощника три с половиной года – это слишком долго, даже если ты помощник главного редактора Очень-Важного-Журнала. Ее попытки написать что-то для журнала ни к чему хорошему не привели. Ее работы принимались редакторами без особого энтузиазма и перерабатывались до такой степени, что это не могло не задевать. Нейт успокаивал Элайзу, говоря, что такое в порядке вещей, что большинство ее сверстников начинают с журналов меньшего калибра, что подъем на высокий уровень занимает немало времени, и ему самому пришлось пройти этим путем, когда он начинал в двадцать с небольшим. Но у нее ситуация была другая: во всем, за что бы она ни бралась, успех приходил к ней быстро. Она оказалась эмоционально не готовой к неудаче. Не умея смотреть со стороны, через призму юмора и скромности, Элайза воспринимала крах ожиданий чересчур болезненно. Она еще крепче держалась за свою работу, хотя порой и называла ее унизительной, и полностью полагалась на престиж журнала и босса – только чтобы сознавать и собственную важность, а следовательно, и безопасность.

Оставаясь красивой, Элайза уже не выглядела столь свежо, как в ту пору, когда они познакомились и она еще только осваивалась в новом городе, взрослой жизни и на литературной сцене, когда только-только попала в огромный мир новым, никому не известным предметом потребления, чей приятный вид обеспечил теплый, восторженный прием. Со временем те самые качества, что привлекли его к ней, ее неоспоримый шик начали блекнуть. Она стала всего лишь еще одной из тех симпатичных, несчастных одиночек, которых можно встретить на определенного рода вечеринках, где они жалуются на работу и партнеров. Элайзу также знали как его «бывшую», что соответствовало действительности, но было не совсем справедливо. По крайней мере, его не называли снисходительно ее «бывшим».

Нейт потер затылок.

– Так как же у тебя дела с Элайзой? – спросила Ханна.

Сидя в кресле напротив, она доброжелательно улыбнулась в ожидании ответа. Ханна рассказала о своем бывшем, но Нейту объяснить отношения с Элайзой было не так просто. В этой истории хватало такого, что не давало повода для гордости. К тому же Ханна знала Элайзу. Разглашать некоторые, далеко не лестные факты, касающиеся одной женщины, другой – той, с которой он спал теперь, – было бы не очень благородно. А еще Нейт ощутил вдруг накатившую усталость.

– Мы встречались какое-то время, – он поднялся, как бы подавая сигнал, что готов переместиться в спальню. – Не сложилось. Теперь мы друзья. Вот, наверно, и все.

Глава 11

Непривычная для начала лета прохлада сменилась к августу густой, липкой духотой. Принимаясь за статью для журнала, заказ на которую помог получить Джейсон, Нейт нашел старый, громоздкий кондиционер и установил его в окне спальни. Почти каждый день, около восьми, он отправлялся на пробежку в парк, после чего садился и работал до самого вечера, лишь изредка позволяя себе отвлечься и сходить в «Укромный уголок». Иногда он встречался за ужином с Ханной. Иногда времени на это не оставалось, и тогда она приходила сама около одиннадцати и оставалась на ночь. И хотя Нейт порой жалел, что не успевает бывать с друзьями, эти недели были для него счастливыми. Уйдя с головой в проект, он попал в свою стихию и как будто вдохнул полной грудью.

В конце месяца работа была сдана, и Ханна сказала, что хочет угостить его настоящим обедом:

– Отметим твою статью.

Нейт согласился, что это было бы замечательно.

Занятый одним делом, он откладывал другие, и теперь ему предстояло многое наверстать. Купить подарок матери на день рождения. Продлить водительскую лицензию. Переключиться на другой банк, чтобы не попасть под штрафы в нынешнем. Оплатить счета. Постричься. Сдать в стирку белье.

Утомительная нудятина.

Может быть, поэтому он был не в лучшем настроении, когда пришел на обед. По крайней мере, никакой другой причины Нейт придумать не мог.

Она как раз засыпала зелень в кастрюлю с пастой, когда он заглянул в кухню.

– Ух ты! Настоящие моллюски. В раковинах и все такое.

Ханна с интересом посмотрела на него:

– Ну да, их так и едят. Открывают раковины…

Нейт прошел за ней к столу. Она надела платье, видеть которое ему еще не приходилось – черное, облегающее.

За обедом он похвалил пасту. Ханна заговорила о готовке и «психодраме вкуса». Ее мать и одна из сестер постоянно схватывались из-за того, чья кулинарная книга лучше и так ли уж полезна органическая пища. На самом деле, объяснила Ханна, речь шла о том, у кого вкус лучше – у матери с ее белыми салфеточками и coq au vin [60] или у сестры с разделочной доской и рецептами в духе Эллис Уотерс.

60

Петух в вине (фр.).

– Твоя сестра лучше. Определенно.

– Ты не можешь быть объективным судьей, потому что вы примерно одного поколения. А кроме того, ты еще не пробовал петуха в вине моей мамы.

Нейт улыбнулся, но улыбка получилась немного принужденная. Он никак не мог понять: то ли ему кажется, то ли их разговору и впрямь недостает уже привычной, живой искрящейся энергии. Может, ему просто не хотелось трепаться. Нейт занялся пастой. Не все раковины открывались, но вкуса это не портило. Приготовленный к пасте салат тоже получился на славу.

После обеда Нейт вызвался мыть посуду, а когда вернулся из кухни, Ханна поднялась, чтобы налить вина, и потянулась за его бокалом.

– Спасибо, не надо.

Она удивленно посмотрела на него.

– Нет, правда, не хочется.

В голосе его прозвучала извиняющаяся нотка – он вдруг понял, что и обед, и платье были для него. Обед был событием, а он, отказавшись выпить, не приняв духа этого вечера, провалил свою роль.

Ханна сжала бутылку обеими руками. Над переносицей, между бровями, обозначилась складка. В какой-то миг Нейт увидел ее в непривычном, незнакомом свете – уязвленную, несчастную. И искорка раскаяния тут же полыхнула огнем раздражения. Какое еще событие? Кто это так решил?! Да, он не в том настроении, чтобы устраивать романтический ажиотаж вокруг обычного вторничного вечера, и что тут такого? Ему хочется почитать. Или побродить в Сети. Что с того?