Минус (повести)

— Извините, я просто не знаю ее фамилии…

— Во сколько? — он продолжает допрос.

— Часов в семь примерно.

— Тэк-с, хорошо, — и предлагает второму: — Давай-ка туда его — пускай поглядит.

— Можно.

Меня ведут по коридору… Конечно, случилось что-то серьезное, но вопрос — что от меня-то хотят. Да, я решил обнять ее, а она сжалась и стала визжать. Я буркнул «простите» и вышел. Лег спать… Точно ли так? А почему должно быть иначе? Я был трезв, двести граммов безградусной «Монастырки» даже не почувствовались. Да, я спокойно ушел и лег… Ну и что… Впрочем, правильно, что меня взяли за глотку, сам виноват — не надо ввязываться во всякую хрень. Ведь так же вчера хорошо складывалось, нет — потянуло с человеком общаться. Вот и получай теперь, идиотина…

Вздуваются в мозгу услышанные, прочитанные, виденные по телевизору случаи, как невинных людей обвиняли в убийствах, грабежах, изнасилованиях, как до смерти забивали в отделениях и КПЗ несознавшихся… Вот тебе и новая жизнь, вот такой день рождения. Да уж — духовно родился… А какое они вообще имеют право куда-то вести, отбирать паспорт, командовать?.. Соображаю, что делать, у кого и где защиту искать. Стук шагов превращается в выкрики из детективов: «Требую моего адвоката! Имею право на телефонный звонок!»

Напротив двери в комнату Ольги Борисовны — носилки и ком черного целлофана. Двое парней в синей прорезиненной униформе сидят на корточках, курят. Мне тоже очень хочется покурить. Хотя бы пару затяжек.

Тот, что в плаще, входя в комнату, приказал остальным:

— Погодите здесь пока.

Старуха, словно ее укололи, начинает рассказывать второму:

— Как этот-то от нее выходил, я точно видела. Ложилась уже, а тут крики, топот, прямо… Ну, я свою дверь приоткрыла…

— Попозже расскажешь, баб, — останавливает второй, — не трать силы. Сейчас где-нибудь расположимся, ты мне все подробно опишешь, а я зафиксирую. У тебя, кстати, можно?

— А почему ж нельзя! У меня порядок, одна живу. И чайку выпьете.

Главный возвращается, берет меня под локоть, предлагает со злой игривостью:

— Ну, давай поглядим, чего ты тут натворил.

Такая недавно совсем теплая и уютная комната теперь будто вывернута наизнанку. Порядок превратился в бедлам, хотя вроде бы вещи на прежних местах. Но все ощупано, осмотрено, измарано дыханием посторонних людей. А их человек семь. Врачи, милиционеры, какие-то специалисты-криминалисты в костюмах, галстуках и перчатках. Бубнят друг другу неразборчивые слова, измеряют что-то; бокалы и бутылка покрыты бурым налетом, рядом — металлический чемоданчик, а над ним склонился толстый очкастый парень.

Почти в центре комнаты, возле тумбочки — сразу в толчее и не заметил, — лежит Ольга Борисовна. Лицом вниз, а возле головы маленькое пятно крови… Я ни разу еще не видел мертвого не в гробу, но не пугаюсь. Сейчас я боюсь живых.

— У меня всё, Игорь Юрьич, — бодро объявляет очкастый тому, что в плаще.

— Вот у этого клоуна еще пальцы возьми. — И, получив легкий тычок под лопатку, я подхожу к столу.

— Возьмё-ом, — парень с готовностью вынул из чемоданчика лист ватмана, пузырек с черной жидкостью. — Давай руку, сперва левую.

Главный беседует с врачами. Говорят слишком тихо, слов не разобрать… В ушах у меня шумит, будто там буря…

Намазав подушечки пальцев жидкостью вроде туши, очкастый по одному, с силой и проворотом вдавливает их в бумагу… Черт, какой-то триллер дурацкий, на который я смотрю со стороны, все-таки со стороны, хотя и участвую в нем. Хм, да уж!.. Но мне действительно кажется, что со стороны. Это, наверное, самозащита. Если задумываться по-настоящему, то можно запросто спятить…Только представь: женщина, с которой пару часов назад разговаривал, видел ее глаза, ее дрожащие губы, разглядывал красивые руки, которую пытался успокоить, обнять, — лежит на полу. У нее странно белая, до серости белая кожа, а рядом с головой темная лужица… Не надо, не надо думать. Нельзя! Я просто— напросто наблюдатель. Со мной ничего страшного случиться не может. Посмотрю, послушаю, слегка поволнуюсь и пойду спать.

Ее упаковывают в черный мешок. Ребята в униформе брезгливо, с явной неохотой ворочают тело… А мертвой уже все равно, она безвольна, со всем согласна. А так недавно, так ведь недавно она громко рыдала, говорила слова, шевелилась, смотрела на меня то с надеждой, то с ненавистью… Зачем я ушел? Не надо было бросать… Теперь отвечай… А родители… Кто им сообщит? Как вообще?.. Вот и всё, вот и всё…

— Ну давай, Сенчин, ведай.

Сижу на том стуле, где и тогда, а на месте Ольги Борисовны — второй в цивиле. Перед ним стопка бумаг, папочка. Главный — пародия на киношного комиссара — прохаживается по комнате, курит.

— Что ведать? — стараюсь собраться с мыслями.

— Всё, парень, всё. В твоем положении желательно всё рассказывать.

Я протяжно вздыхаю и готовлюсь начать.

— Чего ты стонешь, урод?! — рявкает первый, мгновенно оказавшись передо мной. — В пидора решил поиграть? Еще успеешь!..

— Так, — вставляет второй, — давай рассказывай, где, во сколько встретился с убитой.

«С убитой» сказано как бы без выражения, но я замечаю, как они оба вперились в меня глазами, наблюдая за реакцией. Сдерживая дрожь, говорю, кажется, спокойно и обстоятельно:

— Часов в семь вечера пошел мыть посуду. А она стояла на кухне… Ну, теперь это не кухня, так…

— И что?

— И она спросила, знаком ли я с ее дочерью. Я сказал: да.

— А дочь-то, в курсе, у нее несовершеннолетняя! — капает этот, в плаще.

Смотрю на него, он же довольно усмехается, точно я проболтался о чем-то для себя губительном.

— Так, дальше, — записав, требует второй.

— Она…

— Кто?

— Ну, Ольга Борисовна… она позвала меня к себе… Жаловалась, что совсем одна…

Долго, подробно повторяю ее историю с переездом, с родителями покойного мужа. Главный продолжает гулять по комнате, а второй то записывает, то просто слушает, постукивая ручкой по столу…

В конце концов подает мне лист бумаги:

— Ознакомься и распишись.

Читаю, с трудом разбирая корявый почерк, кое-как заставляю себя вникнуть в смысл. Не прочитать нельзя — они запросто могут вставить что-нибудь, что сделает меня виноватым… Добрался до последнего предложения: «Был разбужен в своей комнате № 408 сотрудниками милиции в сопровождении понятой Акуловой Е.С.» «Какая же она понятая?!» — хочется возмутиться.

— Ну, ознакомился, нет?

— Да. Всё вроде так.

— Теперь вот здесь напиши: «Мной прочитано, с моих слов записано верно». И подпись.

Делаю как велят.

Потом они оба отходят к окну и тихо разговаривают минут десять. Я специально не смотрю в их сторону, занимаюсь стиранием с пальцев черной краски, но прислушиваюсь как никогда напряженно. Улавливаю обрывки фраз:

— …но дверь на ключ и на задвижку была…

— …отпечатки покажут…

— …вещи, вещи…

Второй, кажется, за меня, а этот, придурок в плаще, из кожи вон лезет, цепляется к каждой мелочи, чтоб сделать из меня убийцу. Вот он, горячась, внятно выплеснул: