"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9

Мы говорили себе, что будем жить во Франции, с нашими французскими родственниками, и все будет хорошо. Но судьба пожелала другого. Нам нужно было пережить еще много трагических глав. Но этого нельзя было избегнуть. Так было написано. Кисмет!

Нас часто потом упрекали, что мы не расчитали цену, которой придется расплачиваться за наш побег. Но разве кто-нибудь расчитывает перед лицом серьезной опасности? Нам казалось, что мы совершенно измучены этой безсмысленной гаремной жизнью и всегда мечтали о Франции. Мы воображали, что там все счастливы и свободны. Целью нашей жизни было работать для освобождения турецкой женщины, а бегство наше будет публичным протестом. Увы! нам и в голову не могло прийти, что мы всего только со сковороды бросаемся в огонь!

Правда, у нас не было недостатка в смелости. Даже наши самые строгие критики не отказывают нам в этом. Турецкие женщины в те дни не путешествовали. За семьями крупных чиновников следили днем и ночью. За нами же особенно усердно следили из-за нашей французской крови.

Наши слуги — греки и армяне, — были подкуплены и не отходили от нас. И, все таки, мы дошли до такого отчаяния, что решили бежать из этой страны, чтобы стать свободными.

Прежде всего надо было, конечно, достать паспорта. Их мы купили у одной польки — нашей учительницы музыки. К счастью для нас, она и ее две дочери уезжали в Египет, иначе она не могла бы продать нам паспорта. Одна из дочерей должна была ехать с нами в Париж, мать же уехала с фальшивыми паспортами с другой дочерью в Египет. Конечно, мы заплатили за это огромные деньги. Можно себе представить, сколько драгоценностей пришлось нам продать, чтобы уплатить по этому счету! Но другого выхода не было — кто дал бы нам паспорта?

Моя сестра была замечательной артисткой и великолепно исполняла роль матери. Она изучила все движения старой польки, переняла ее ужимки, интонации ее голоса и ее нарисованные горелой пробкой морщины и седые локоны были очаровательны. Я была ее дочерью и так как мне приходилось меньше разговаривать, я не так старательно, как она, изучала свою роль.

Все было готово к бегству. Прислугу мы разослали с разными поручениями. Снаружи у двери в гарем мы поставили пару туфель, чтобы хозяин гарема думал, что у нас посетительница. Этикет требовал, чтобы он не входил, если в гареме есть гостья. Мы должны были на сутки отправиться к нашим родственникам в деревню. Это давало нам время перейти турецкую границу прежде, чем наше бегство будет замечено. Под взглядами полиции и тайной полиции мы храбро вышли из дома наших знакомых — поляков и сели на восточный экспресс. Какое счастье, что никто не мог слышать, как бились наши сердца!

^{Под взглядами полиции и тайной полиции мы, переодетые, вышли из дома знакомых поляков.}

Мы очень старательно обдумали весь план, но он едва не потерпел крушения. В этот самый день отцу вдруг пришло в голову поехать вслед за нами к нашим родственникам в деревню. Оказалось, что они и не ждали нас. Но мы, все-таки, успели переехать через границу и были уже в Белграде, когда наши следы были найдены. Султан телеграфировал, чтобы нас арестовали, так как я была еще несовершеннолетняя, отец же поехал вслед за нами. Нас спасла только доброта наших сербских друзей, которые не желали, чтобы нас вернули на родину, где нас ждала неизбежная кара. В конце концов, мы добрались до Парижа — цели всех наших мечтаний в течение стольких лет.

Но мы ждали слишком многого и Франция нас разочаровала. Конечно, Франция наших мечтаний не могла существовать!

Наши французские родственники были холодно-вежливы с нами, бедными мусульманскими беглянками. Но мы были в Европе и хотели в Европе остаться. За это было заплачено дорогой ценой. Позор убил нашу мать. За ней вскоре последовал и отец.

Главою семьи стал мой юный брат.

Бедный отец! Мы не представляли себе, какой удар нанесем ему нашим бегством. Султан никогда уже больше не доверял ему. Но отец щедро снабжал нас деньгами до самой своей смерти. Он делал это, конечно, тайно, так как официально отрекся от нас.

Вскоре после смерти отца я вышла замуж за поляка и тут началась новая глава моей жизни. Мой муж был талантливым композитором и его произведения исполнялись лучшими оркестрами. Я очень любила своего мужа и после пережитых бурь на время вошла в тихую гавань. Скоро на свет появились четыре новые жизни и я возилась с своими детьми, как с куклами.

У моего мужа были хорошие средства и мы жили открыто. Мой муж много помогал музыкантам, артистам и писателям. Мы радовались, когда открывали талант и могли помочь его развитию. Те годы, которые так скоро промелькнули, могли бы быть рассказаны, как повесть о выдающихся мужчинах и женщинах, которые были нашими друзьями.

Но счастье никогда не бывает долгим. Началась Великая война и сразу встала над нашей семьей черной тучей. Моя сестра, которая была мне верной подругой во всю мою жизнь, была выслана в Турцию. Я и моя турецкая семья были теперь врагами. Я должна была мечтать о поражении своей родины и близких мне людей. Нас с мужем война совершенно раззорила.

Тут уж я больше не раздумывала. Я сразу же решила стать портнихой.

Теперь я портниха и очень довольна своей судьбой. Хотела ли бы я вернуться в Турцию? Сделала ли бы теперь то, что сделала когда-то? Вот вопросы, которые мне постоянно задают любопытные клиентки! Я улыбаюсь и отвечаю:

— Если в книге судеб написано, что бы я сделала это еще раз, я это сделаю. Я фаталистка!

Мои заказчицы, важные дамы, шепчутся о моих «лучших днях». Но мне кажется, что они употребляют не то выражение. Это были «другие дни», но я не знаю, были ли они лучше! Когда я слышу несколько слов по-турецки, произнесенных моими соотечественниками, передо мной встает вся моя юность, дворцы и берега Босфора, роскошь нашей жизни; наши драгоценности, незабываемые закаты солнца, и я спрашиваю себя, не была ли то какая-нибудь отдаленная родственница, которая вела эту странную жизнь. Иногда невольно польются из глаз слезы. Но я говорю себе тогда:

— Что мне до всего этого, если я вырощу честных граждан?

Теперь, когда подводишь итоги, видишь, что наше бегство из Турции было необходимо. Ведь мы, с помощью Пьера Лоти, все таки нанесли удар, который произвел впечатление во всем культурном мире. Теперь, когда турецкая женщина свободна и страшные дни Абдул Гамида вспоминаются, как, ужасный кошмар, наш шаг кажется слишком незначительным. Но мы дорого заплатили за него, и, все таки, были пионерами!

129

Рассказ Н. САБАШНИКОВОЙ.

«Не убийство, а самоубийство. Я отравился добровольно, в здравом уме и твердой памяти. Кирилл Рогожин».

Кирилл бросил перо и приколол записку на самом видном месте.

Давно пора! Он откинулся на спинку кресла. Мысль покончить с собой явилась к нему как неизбежный, единственный выход. Скучно жить. Просто скучно. Он нашел бы в себе силы перенести большое горе, какое-нибудь страшное потрясение… но эта мелкая, серенькая, будничная повседневность и никчемность жизни давили его, как кошмар. Разочарование? Он пожал плечами. Глупое, напыщенное слово! Он утратил примитивную, животную радость бытия. А утративший ее должен уйти… Фу, опять фразы! Он брезгливо поморщился.

— К чертям!

Кирилл нащупал в кармане пузырек с ядом. Почему то ему вспомнилась неприятная встреча в аптеке. Стоя у прилавка и протягивая провизору рецепт с искустно подделанной подписью известного врача, он вдруг поймал на себе чей-то пристальный взгляд. Он обернулся. У дверей стоял высокий мущина в черном пальто. Было в его облике что-то… мефистофельское! Маленькая бородка клином… или шляпа с полями, надвинутая на самые глаза?., нет, даже не это — что-то неуловимое и не поддающееся учету.