Мир приключений 1962 г. № 8

Теперь скалу со всех сторон окружала вода; берег исчез, словно остров провалился под воду.

Черный, в белых подпалинах конь рванулся со скалы, взвился на дыбы и, совершив гигантский скачок, распластался в пространство.

Костя увидел, как он ударился о воду, подняв кверху каскад брызг; погрузился с головой, потом вынырнул и стал отчаянно биться в воде. Но спастись уже было невозможно.

Каждый удар волны сотрясал скалу от основания до верха. И все же это было лишь легкое прощупывание противника.

Вал, яростный, клокочущий, гудел уже совсем близко. Он нес с собой все, что ему удалось сорвать с земли: доски, бочки, обломки дома, вырванные с корнем деревья…

Отец вдруг схватил Костю и, прижав одной рукой к себе, другой ухватился за выступ камня.

— Маша!.. Маша!.. — повторял он, и по его щекам текли слезы.

Солдаты бросились наземь, вцепились в камни. Всем казалось, что наступила последняя минута жизни.

Скала дрогнула и застонала; дико закричали кони; еще один, перевернувшись вверх копытами, тяжело рухнул в воду и больше не вынырнул. В стремительном движении волна унесла его за собой.

Костя закрыл глаза от ужаса. Тысячи брызг обрушились на него, и он почти захлебнулся. И все же в его возбужденном, встревоженном сердце ни на мгновение не умолкала боль: он думал о матери. Где она?! Что с ней?! Первый раз в жизни ее не было рядом. Руки отца крепко сжали ему плечи и грудь. Скала гудела, казалось она не выдержит страшного напора и рухнет…

Вдруг объятия отца ослабели; Костя вдохнул сырой, холодный воздух.

Кто-то рядом крикнул:

— Ушла!.. Ушла!..

В этом крике была радость, радость человека, который в эти минуты несколько раз умирал и все же остался жив.

Отец встал, посмотрел на Костю и каким-то очень мягким движением поднял его на ноги. Лицо отца было землистое, щеки ввалились, а глаза лихорадочно блестели. Волосы его растрепались — зеленую фуражку сдул ветер.

Волна действительно уходила, тяжело переваливаясь. И, как бывает после страшного напряжения, вдруг сразу — тишина, покой. И в это еще не веришь. И в покое, кажется, притаилась еще большая опасность.

Костин отец и пограничники стояли на краю скалы и смотрели, как медленно оседает вода. Она уже растеряла всю свою злость. Это была просто вода, зеленая, холодная, подернутая зыбью. Она торопилась войти в привычные берега.

Когда море совсем успокоилось, отец с оставшимися в живых солдатами обыскали каждую впадину, каждую щель в нагромождении камней, но следов вездехода нигде не было.

Через несколько дней море выбросило на берег трупы старшины Матюхина, трех солдат и двух рыбаков. Их похоронили в общей могиле. Не спасся никто из ребят, живших на острове: ни Симка Морозов, у которого Костя незадолго до этого одолжил большой морской нож; нож он потом нашел в развалинах дома; ни Федя Гришаев, круглый, веселый толстячок; ни Алеша Федоров, с которым он много раз ходил на рыбалку, когда их брал с собой Матюхин.

Радиостанцию залило водой — она вышла из строя; с берегом связи не было. И никто во всем мире не знал, какая трагедия разыгралась на маленьком островке под названием Черная скала…

К счастью, в плотно закрытом бетонном погребе, куда вода почти не проникла, сохранились запасы муки. И оставшийся в живых повар стал печь хлеб на сложенных прямо на земле кирпичах.

Море выбросило на берег доски и разбитые баркасы; из них сделали нечто похожее на шалаш; когда горел костер, в нем было тепло и можно было спать. Несколько дней оставшиеся в живых прожили в этом шалаше.

Наконец к острову подошел пограничный катер. В штабе отряда начали беспокоиться, что на все вызовы по радио застава не откликается.

Вскоре после этого у берега бросил якорь транспорт с группой пограничников. На этом транспорте привезли новый разборный дом для заставы. Через несколько часов он уже возвышался на месте потонувшего. Дом был другой. И люди приехали другие. А отца, солдат и Костю катер увез на Большую землю.

Отца и солдат поместили в госпиталь: от всего пережитого у них было нервное потрясение. Особенно плохо было отцу. Костя жил в детском доме, часто навещал отца и жил только мыслью о том, что вот отец поправится и они снова будут вместе.

Когда отец наконец выздоровел, его назначили на южную границу.

И он поехал туда, где у подножия высокой горы Арарат течет река Аракс. Его назначили начальником заставы, а Костю он определил в интернат в Ереване.

— Тебе надо учиться, — сказал отец. — Вблизи заставы школы нет. Что же делать, сынок, придется нам расстаться до лета…

Костя подчинился, но чувство обиды против отца невольно осталось. Если бы была жива мать, она бы что-нибудь придумала, и они бы были все вместе.

Это было в начале зимы. В интернате шли занятия. Сколько себя Костя помнит, он жил в местах, где почти всегда было холодно. Он даже однажды видел живого белого медведя; медведь стоял на льдине, плывшей мимо острова. Старшина Матюхин, заядлый охотник, приложил к плечу винтовку, прицелился, потом вдруг крякнул и не стал стрелять:

— Больно красив, пусть живет!

Здесь, в Ереване, было тепло и солнечно. Впервые в жизни Костя попробовал виноград, о котором раньше только читал в книгах. Увидел живую змею, серую, с маленькой головой, — она в парке переползала через дорогу.

Наступила середина октября, погода была такая, как на Курилах в редкие летние дни.

Все, казалось, шло хорошо. Костя жил в интернате в большой чистой комнате, учился в светлых классах, у него была мягкая кровать, вкусная еда, его окружали ребята, с которыми можно было дружить. И все-таки он тосковал. Ему здесь не нравилось.

С раннего детства он привык к северной природе, к ее просторам, к укладу жизни, который был на границе, к тому, что ночью рядом с кроватью отца может тревожно загудеть телефон, и отец, как будто и не спал, быстро оденется и выбежит в ночную темень. К тому, что за окном их квартиры взволнованный голос дежурного вдруг крикнет: «Тревога!..»

И начнется суматоха: раздастся стук сапог, тупой лязг оружия, удаляющийся лай овчарки Дика. А Костя только приоткроет глаз, повернется на другой бок и опять спит. Тревога для него дело привычное.

На какую бы границу он ни приехал, он уже скоро все знает: и где стоят столбы, и где тропинки, по которым ходят солдаты, где вышки, с которых наблюдатели в бинокль оглядывают дальние поля.

Костин отец, капитан Григорий Андреевич Корнеев, провел на границе почти полжизни — двадцать лет. Ну, а его сын, Константин Григорьевич, поменьше — всего десять. Он пограничник с того дня, как родился на холодном Кольском полуострове, на границе. За эти десять лет он побывал в разных местах: отца переводили на Балтику, потом к Бресту на польскую границу и, наконец, на Курильские острова — поближе к Японии. И всегда с отцом ездила мать. Она была учительницей и преподавала в школе. Даже на маленьком острове она организовала школу. В ней было три начальных класса. И рыбаки отправляли своих ребят на материк только тогда, когда им приходила пора учиться в четвертом. Костя учился с ними, у него были товарищи…