Мир в красном. Книга третья

Он откашливается, прочищая горло: – Вы должны простить меня. Я немного нервничаю. Понимаете, это очень важный для меня момент.

– Для меня тоже, – отвечаю я.

Его улыбка возвращается на место.

– Значит, адвокат, – продолжаю я, проводя пальцем по краю своего бокала. – Случайно не вы были адвокатом Коннелли? Тем самым, который переоформил свою лодку на имя Саймона.

– От вас ничто не может ускользнуть, – он делает глоток из своего бокала. – Коннелли подумал, что будет хорошей идеей иметь адвоката в кармане. Я думаю, это было одной из главных причин, почему он выбрал именно меня. Льщу себя надеждой, что были и другие, еще более значимые причины. Но, когда тебя начинает тащить вниз, люди превращаются в эгоистичных тварей.

– Да, мы такие, - соглашаюсь я.

Он чуть подается вперед.

– Я ненавижу спрашивать… потому что это дурной тон, выуживание… но понравились ли тебе мои подарки?

Мое горло сжимается от резкой боли. Я чувствую холодную сталь, скользнувшую по моему бедру, и с трудом сдерживаю возглас, готовый сорваться с губ. Чуть успокоившись, отвечаю:

– Если говорить честно, да. По крайней мере, часть меня получила от них удовольствие.

Его глаза темнеют.

– Я надеялся, что ты не будешь разочарована. И сейчас ты понимаешь, что это единственное, что имеет значение.

Лезвие исчезает в то же мгновение. Он откидывается на спинку стула, давая мне чуть больше пространства. Я пью шампанское. Я должна все рассказать.

– Есть два типа антисоциальных диспозиций, – я бросаю на него взгляд, – психопаты и социопаты. Те, кто родился таким, и те, кто под давлением обстоятельств стал таким.

Он отвечает легким смешком:

– Битва наследственностей, да?

Я медленно киваю.

Высокомерное поведение - я предполагала, что он будет вести себя так, но он тянется через стол и берет мой бокал. Его глаза сверлят меня, когда он делает глоток из моего бокала. Затем он возвращает напиток мне.

– Я всегда беру то, что хочу. Это у меня с рождения. Поэтому, предполагаю, я родился с этим, – говорит он с легкостью.

– А я приобрела это…

– В чем разница?

Разница? Есть ли разница, если ты погружен во все это? До тех пор, пока я не встретила Колтона, я думала, что разница несущественна. Я была погружена в мир монстров. После того как мой похититель сломал меня, я поняла, что не существует ценности вещей. Я видела только то, что, как мне казалось, делало меня похожей на него – существом, которое пошло бы на что угодно: ранить, убить, обмануть… на все, лишь бы выжить. Но не просто выжить – а процветать.

Урок, который преподал мне мой похититель: уничтожь или уничтожат тебя.

Боль не всегда исходит от тех людей, которые причиняют нам вред. Боль часто приносят те, кому мы доверяем больше всего. Родители из самых лучших побуждений - те, кто старается оберегать своего ребенка от всего плохого, - душат своих детей. Любовник, который верит, что помогает тебе преодолеть всю боль, зачастую является главным источником этой боли. Потому что любит так сильно… что не может жить без тебя. Его зависимость становится твоей собственной виной.

Я никогда не ощущала подобного разочарования. Мой похититель избавил меня от этого обмана. Я слишком хорошо знала, как легко перейти от одного края к другому, как часто крайности оказываются рядом, и все это во имя любви. Чувства. Эмоции.

Я была благодарна своему похитителю за то, он снял с меня бремя необходимости балансировать между правильными и неправильными эмоциями.

Поэтому в те годы я так отчаянно искала ответы, искала кого-то вроде себя и нашла связь с Элизабет Батори. Она тоже была создана кем-то. Она тоже пережила какие-то неизмеримые страдания, и именно это сделало из нее монстра. Она тоже не могла помочь себе выбраться из темноты, но нашла источник, куда перенаправить эту боль.

Я верю, что она видела в каждой девочке, которую убила, нечто, чему завидовала или что потеряла. Возможно, она завидовала их беззаботному детству. Может быть, я отождествляю себя с ней, потому что и мое детство было украдено. Но все же это не то, что по-особенному привлекло меня в графине.

Мое собственное глубинное историческое отношение к Батори чуть остужало мою решимость.

Однажды я смогла понять себя, я словно стала преследователем из преследователей. Убийцей из убийц. Я бы не стала ждать, пока разбитые и опустошенные души придут ко мне, я готова была сама выискивать своих мучителей, чтобы наказать их, заставить ответить за все их грехи.

Родственное или приобретенное? Я связанна кровавой родословной с одной из самых страшных убийц тысячелетия, и разве это важно? Я могла бы и родиться неполноценной.

Только я родилась нормальной. И я была создана такой спустя годы. Колтон смог показать мне, доказать, что я могу излечиться, успокоить бушующих внутри меня демонов. Что моя боль кормит зверя, а от нашей любви он успокаивается.

Убийство – я так боялась, что именно это станет моим призванием. Хотя я уверена, что будут моменты, когда это будет единственный выход, который я буду видеть. Я могу определить, кто этого достоин. Я не обязана оставлять монстра на воле.

Коннелли не был моим первым, но он и не последний. Хотя он сполна расплатился за все. И я смирилась.

Итак, есть ли разница?

– Да, - говорю я с абсолютной уверенностью. – Разница между Вами и мной заключается в том, что я могу победить свой дефект, у меня есть выбор. – На его лице по-прежнему чуть растерянное выражение. – Вы же не можете успокоить чудовище, живущее внутри вас, Прайс. Вы - угроза нормальному обществу. Вы не знаете, что значит сопереживание и поддержка. У меня все иначе… я помню время, когда я могла. И я хочу, о, я очень сильно хочу почувствовать все это снова.

Явное отвращение читается на его лице.

 – Жаль, ты меня очень разочаровала.

Я наклоняю голову.

– Прошу прощения. Простите, что потратила ваше время.

Он пожимает плечами.

– Ты просто запуталась. Я должен был покончить с бондажником много лет назад. Он был отвлекающим моментом, который я не предвидел. Видишь ли, я думал, что смогу использовать его. Когда я впервые пришел к тебе, ты была не готова для меня. Слишком робкая, слишком испуганная. Я знал, что должен что-то сделать, чтобы склонить чашу весов, – его взгляд твердеет – Я не рассчитывал, что вы с ним станете трахаться.

Я вновь ощущаю холодную сталь возле своего колена. Поднимаю подбородок.

– Мы бы нашли друг друга, несмотря ни на что. Это судьба, Мастер.

Он открыто смеется.

– Ах, посмотри на себя сейчас. Как ты выросла. Посмотри, какой сильной ты стала, – он облизывает губы.
– Ты преображаешься на моих глазах, красавица.

– Это не имеет ничего общего с вами.

Я не оскорбляю, просто даю понять, что совсем не он ответственен за мое преображение. Но он это и так знает.