Миссия Эскарины Ставо

Кенор прервался, чтобы сделать осторожный глоток, и досадливо поморщился:

– Когда исчезает гравитация, вместе с ней пропадают и запахи, и вкус. Признаться, я наделся, что хотя бы кофе по истечению некоторого времени смогу распробовать, но…

– Не раньше, чем через несколько часов, — сочувственно вздохнула я.

Слишком свежи были воспоминания о безвкусной еде на протяжении трех недель. А каково Кенору? Почти четыре года, с ума сойти…

А ведь вкусовые рецепторы — не единственное, что страдает в невесомости. За эти годы должно было пропасть и периферийное зрение, и спокойный сон, сменившись постоянными головными болями. Если не транспортировать Кенора и его людей хотя бы на какую-нибудь маленькую астероидную колонию, через пару лет и спасать будет некого.

И Сергей об этом знал. Не мог не знать.

– Боюсь, гостеприимные хозяева не позволят мне задержаться так надолго, — усмехнулся Кенор.

– Почему? — удивилась я. — Мне казалось, что в такой дали от дома неписаные правила взаимовыручки среди космонавтов должны приобретать особое значение. Что, если однажды помощь понадобится Карпатии?

Кенор покачал головой — не то насмешливо, не то укоризненно.

– Рина, светлая душа… — В его устах это звучало как снисходительное «дурочка». И, кажется, значило примерно то же самое. — Сергей подбил твой корабль, а ты все еще ждешь, что он будет следовать неписаным правилам?

Я помолчала.

Комок противоречивых впечатлений, которые вызывали у меня последние события, наконец-то принял окончательную форму.

Да, Сергей подбил мой корабль, надеясь использовать его, чтобы добиться окончания торгов. Это не тот поступок, за который возносят на пьедестал; по совести, именно он и должен был убедить меня, что я попала в руки злодея и самое время скорее броситься в объятия бывшего жениха.

Если бы не события минувшей ночи, я бы, наверное, так и сделала.

Но теперь я знала, что реальной опасности «Норденшельд» и не должен был подвергаться. Напротив, Сергей сделал все, чтобы поисковая миссия завершилась успехом — и сам же краснел и прятал глаза, когда понял, что один-единственный выстрел с Карпатии обрек меня на три недели невесомости и абсолютного одиночества.

– Почему нет? — я наивно хлопнула ресницами. — Он позволил мне воспользоваться центрифугой во втором куполе, а корабль собирался починить. С чего бы ему обходиться с тобой хуже, чем со мной?

Кенор откинулся на спинку стула. Это заставило его сощуриться еще сильнее, чтобы видеть меня, и выражение лица у него сделалось подозрительнее некуда.

– Он наверняка уже рассказал тебе свою версию событий, не так ли? — полуутвердительно произнес Кенор. — Приплел какую-нибудь военную кампанию, выставил меня чуть ли не предателем родины, чтобы грамотно вписать в образ еще и мою неимоверную алчность? А себя, разумеется, расписал в самых светлых тонах. Только забыл упомянуть о том, как вышвырнул нас с этого астероида, когда мы пытались выйти на связь с Землей, а предварительно привел в негодность двигатели дальнего хода на «Седне».

Я сосредоточенно уставилась на него.

Конечно, Кенор не мог быть в курсе внутренних разборок Карпатии. Он не знал, что на моих глазах фактически сместили квартермастера — из-за того, что тот был склонен примерять на себя капитанские регалии и серьезно недооценивать противника.

Сергей тогда выставил Соболева полным идиотом, напомнив, что «Седна», в отличие от «Норденшельда», полностью исправна. Он говорил это на камеру, перед всей командой, — но разве его люди не были бы в курсе, будь у врага неисправны двигатели?

Кроме того, я наконец-то переосмыслила тот момент, когда «Норденшельд» только залетел в ангар, и Сергей собрал вооруженных людей, чтобы отразить возможное нападение. Его сопровождали, в том числе, и несколько человек, заметно пострадавших от долгого пребывания в невесомости. Но вся его команда жила на астероиде с ощутимым притяжением, регулярно занималась на центрифуге и потому изменилась незначительно. Среди них не было вытянутых астеров — им неоткуда было взяться.

Неоткуда — кроме «Седны».

Значит, Сергей все-таки принял на Карпатию тех, кто об этом попросил. Кенор же предпочел остаться на «Седне» и вести торги, пытаясь выгадать побольше.

Но доказательств, как водится, нет ни у того, ни у другого — а я не могу выносить приговор на основании своих домыслов и голых выводов.

Зато через пару недель мое сообщение прорвется через магнитные поля и достигнет Земли. Там инициируют проверку — и судить будут уже исходя из реальных фактов. А до тех пор мое дело — уцелеть, лавируя между враждующими капитанами, и вытащить из этой передряги свой экипаж.

– Да, с нагнетанием обстановки он перестарался, — осторожно согласилась я. — Потому я и захотела переговорить с тобой лично. Господин Родионов, должно быть, позволил, чтобы я видела его уверенность в своих словах и прониклась…. То, что случилось с тобой, — чудовищная трагедия, Кенор. Я доложу о поломках криокапсул, поломке двигателей дальнего следования и глушении сигналов «Седны». Ты будешь вправе требовать компенсацию с Космического агентства России. Полагаю, они не откажут в проведении реабилитационных мероприятий.

Его лицо стало непроницаемым.

– Я могу рассчитывать на то, что ты также сообщишь о хакерской атаке Карпатии на "Седну"? — уточнил Кенор.

Я позволила себе нахмуриться.

– Но ты говорил, что нет никаких доказательств?..

Кенор усмехнулся и укоризненно покачал головой.

– Сколько он тебе предложил? Грамм триста хотя бы выторговала?

Этот вопрос застал меня врасплох — и потому, что воспитанный в строгих традициях высшего света лорд Моранг никогда не стал бы обсуждать с невестой её финансы, и потому, что мне вовсе не приходило в голову требовать у Сергея долю. Куда больше меня волновало, что же всё-таки случилось на Ганимеде — и удастся ли Карпатии хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию. Кроме того, Лаури уже должен был проснуться, и вот-вот окажется перед крайне неприятным выбором…

– Платина — последнее, о чем я бы стала думать, — предельно честно ответила я.

Кенор посмотрел на меня с какой-то странной жалостливой брезгливостью, как на безнадёжного больного.

– Жаль, — невпопад отозвался он. — Я надеялся договориться по-хорошему. — И, повернувшись куда-то к сушилке, негромко добавил: — Давай.

Ответом на это был самый страшный для космонавта звук.

Мёртвая тишина.

Умолкли вентиляторы и насосы, стих настойчивый гул в трубах, и даже едва ощутимая вибрация, ползшая по всему куполу, вдруг прекратилась — это остановились двигатели. Свет мигнул и погас, чтобы через мгновение зажечься снова, в пугающей приглушенной гамме аварийного режима.