Мистер Ивнинг
Шрифт:
— Может, что-нибудь поменять в доме? — вдруг спросила она, утирая слезы, грудь вздымалась от нового их прилива. — Все, что смогу, я сделаю.
— Ма, — сказал он и встал, гармоника упала на линолеум.
— Ты уронил свою… игрушечку, — она поджала губы.
— Да не игрушка это, — начал он. — На таких даже профессионалы играют на сцене. Да и вообще.
— Ясно, — подхватила она, пытаясь унять бурю, которая могла разразиться в душе и, сметая все на своем пути, бушевала бы уже до самой смерти.
— Сыграй что-нибудь, Гиббс, голубчик, — взмолилась она.
Он
— Играй, играй, — в отчаянии твердила мать.
— Что тебе сыграть, ма? — он смертельно побледнел.
— Просто сыграй, что тебе нравится.
Тогда он начал «Луна взошла», но слишком уж дрожали губы.
— Играй, — она стала отбивать такт руками со вздувшимися венами, без колец и украшений.
Он смотрел на ее руки, прижимая губы к крошечным истертым отверстиям гармоники, которую назвал «профессиональным инструментом».
— Забавная мелодия, — сказала Мерта. — Никогда раньше не слышала. Как, ты сказал, называется?
— Ма, умоляю!
Он протянул руку.
— Не сейчас, — приказала она. — Просто играй. Играй.
СПОКОЙНОЙ НОЧИ, ЛЮБИМАЯ
перев. В. Нугатова
Перл Миранда вышла в чем мать родила из классной комнаты в Школе Джорджа Вашингтона, где преподавала в восьмом, спустилась по Локаст-стрит, подождала, пока машины, остановившись на красный свет, снова тронутся, а затем поспешила, насколько позволял ей собственный вес, по Смит-авеню.
Она выждала под еще голой катальпой, пока на другой стороне улицы пройдут несколько мужчин. Было довольно темно, но Перл опасалась, что ее все равно заметят.
Затем, снова направившись по Смит-авеню, промчалась мимо девочки, которая ее окликнула, хоть и не узнала.
В конце концов, свернула к дому Уинстона Крамера, который давал фортепьянные уроки для начинающих, она преподавала ему в восьмом классе почти двадцать лет назад.
Позвонила в дверь.
В венецианское окно увидела Уинстона: он сидел в мягком кресле и делал себе маникюр.
Она все звонила и звонила, но он так и не сдвинулся с места.
Через дорогу какая-то женщина вышла на крыльцо и стала наблюдать.
Тогда Перл постучала в дверь и тихо позвала Уинстона. Она увидела, как тот с сердитым видом встал.
— Я же отказался от подписки, — услышала его раздраженный, резкий голос. — Не нужны мне ваши «Вести»…
Он заметил Перл и остановился, глядя на нее из-за стеклянной двери. Затем осторожно открыл.
— Мисс Миранда?
— Впусти, ради бога. Открывай, не бойся.
Женщина через дорогу по-прежнему стояла на крыльце и смотрела на дом Крамера.
— Мисс Миранда, — повторил Уинстон, когда она вошла внутрь.
— Принеси купальный халат или что-нибудь, Уинстон. Ради бога, — испепеляющий взгляд.
Уинстон постоял с минуту, пытаясь смотреть только в лицо.
Затем что-то промямлил и отправился наверх, лопоча на ходу.
Перл Миранда опустила жалюзи на венецианском окне, и заметив,
что на маленьком боковом жалюзи подняты, опустила их тоже. Затем взяла музыкальный альбом и прикрылась им.— Боже правый, — сказал Уинстон, протянув ей купальный халат.
Она надела его с некоторым трудом, но Уинстон ей не помог. Она села.
— Что вам принести? — спросил он.
— Обычно в таких случаях подают бренди, — ответила Миранда. — В случаях обнажения, — речь ее, как всегда, была грамотной, точной и образованной. — Но думаю, ты помнишь, как я отношусь к спиртному.
— Я тоже не пью, мисс Миранда.
— Горячее молоко будет в самый раз, — теперь она, казалось, говорила снисходительно. — Только бы не простудиться. — Взглянув на свои босые ступни, она поинтересовалась: — У тебя случайно нет домашних тапочек?
— Остались мамины.
Едва она собралась сказать: «Подойдут», как он уже помчался по ступенькам наверх.
Вернувшись, Уинстон стал вести себя чуть непринужденнее и помог ей обуть щекочущие домашние тапочки, отороченные кроличьим мехом.
— Что случилось? — спросил он в коленопреклоненной позе, подняв на нее глаза.
— Для начала дай мне горячего молока.
Он направился в кухню, но затем, обернувшись, спросил:
— Мисс Миранда, с вами действительно все в порядке?
Она кивнула.
— Может, вызвать врача?
Она энергично покачала головой.
Он вернулся в комнату, левая ладонь медленно скользила по горлу.
— На вас напали? — спросил он.
— Нет, Уинстон. А теперь принеси мне, пожалуйста, молока, — она говорила с ним точно так же, как двадцать лет назад в классе.
Пока он был на кухне, мисс Миранда погрузилась в теплый, мягкий уют купального халата и тапочек. Она слышала, как Уинстон бормочет себе под нос, нагревая молоко. Наверное, все одинокие люди разговаривают с собой — она и сама никак не могла отучиться от этой прискорбной привычки.
В ожидании мисс Миранда посмотрела на фортепьяно «Болдуин», заваленное учебниками Черни[6]. На табурете высилась еще одна стопка нот.
Мисс Миранда огорчилась, представив, как Уинстон зарабатывает на жизнь, целый день, а то и часть вечера слушая бездарных детей, разучивающих гаммы. Не мужская это профессия.
Потом она вспомнила сетования сестры, что и сама Перл вынуждена преподавать в восьмом классе.
— Я дрожу еще больше, чем в ту минуту, когда вы вошли, — еле слышно промямлил Уинстон, внося небольшой мексиканский поднос с дымящейся кружкой молока и чашкой.
— Прелестно, — сказала Миранда.
— Сейчас схожу за салфеткой, — он вновь исчез из комнаты.
— Не беспокойся, — крикнула она вдогонку, хоть и не очень громко: салфетка и впрямь не помешала бы.
Попивая горячее молоко, мисс Миранда чуть икала.
Уинстон убрал с фортепьянного табурета нотные тетради, сел и стал за ней наблюдать.
— Может, щепоть корицы? — он показал на чашку.
Мисс Миранда покачала головой.
— Всего пару часов назад я вынул из духовки пирог, — сообщил он. — Не хотите кусочек?