Мистер Совершенство
Шрифт:
— Мне не стыдно за них…
— Хорошо. Потому что я хотел бы смотреть на них, пока мы пьем кофе, и обсуждаем наше свидание, которое состоится сегодня вечером.
Из офиса Мака доносится стук, и у меня, кажется, случится приступ паники из-за того, что кто-то зайдет и обнаружит меня вот такой, голой.
— Задержи эту мысль, — говорит Мак, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в губы. — Принесли завтрак. Садись, — говорит он, подталкивая меня за плечи, пока я снова не опускаюсь на диванчик-подоконник. — Я скоро вернусь.
А затем он идет в свой кабинет, закрывая нашу
Раздается звон тележки и тарелок. У нас есть… доставка в офисы? В какой компании есть доставка в офисы? Думаю, я не так уж удивлена, что она здесь есть. В нашем кампусе же есть несколько ресторанов. В Атриуме — столовая. Может быть, это привезли из столовой?
Мак смеется за дверью, потом я слышу вежливое «спасибо» и звук закрывающейся двери. Смежная дверь снова распахивается, и появляется Мак с широкой улыбкой на лице.
— Надеюсь, ты любишь блинчики.
— Это происходит не на самом деле.
— О, да, это действительно происходит, мисс Хэтчер. Ты сидишь здесь, — он указывает на середину диванчика-подоконника и подталкивает ко мне тележку.
— Мне не хватает одежды, Мак. Ты разорвал мою майку. Мне придется надеть эту блузку и поехать домой, чтобы переодеться. На самом деле, — говорю я, наклоняясь, чтобы поднять блузку и взять себя в руки, — я не вернусь. С меня хватит. Просто каждый раз, когда я думаю, что ты разумный человек, ты ведешь себя как животное.
— Элли, а ты не можешь просто расслабиться? — он вырывает блузку из моих рук, сминает ее, а затем подбрасывает в воздух, и она, идеально извиваясь, плывет в новую мусорную корзину, которая сочетается с моим столом. — Три очка, — говорит он.
— Такое чувство, что ты живешь в своем собственном мире или что-то в этом роде. Думаю, забавно, что ты обвинил меня в том, что я витаю в какой-то бредовой фантазии, но Вы, мистер Стоунволл, Вы, сумасшедший в бреду, который считает, что мир — это его психбольница.
— Приму это за комплимент. Теперь сядь. У меня все под контролем.
— Моя одежда! — кричу я.
— Под контролем, Элли.
— Как?
— Поверь мне, — его тон теряет мальчишеское веселье и становится очень серьезным. — Я со всем разобрался, — он впивается в меня взглядом своих голубых глаз и не моргает несколько секунд.
Я сдаюсь первой, вздыхая и хмурясь. Но делаю, как было сказано, и сажусь посередине сидения, в то время как он толкает ко мне тележку с едой. Потому что неважно, насколько отвратительно его поведение, мне чертовски любопытно узнать этого человека. Какую жизнь он прожил, раз принимает все как должное?
— Хорошо, — говорит он, расставляя тарелки на тележке. — Ты начинаешь приходить в себя.
Я закатила глаза, но оставила свое негодование на потом. Оно просто бесполезно. Он человек, который добивается своего, и сегодня утром он хочет, чтобы я сидела топлесс на подоконнике своего кабинета,
пока он подает мне еду.— Это весело, правда? — спрашивает Мак, подмигивая мне, пока разворачивает столовое серебро, встряхивает белую льняную салфетку и кладет ее мне на колени.
Я не отвечаю. Это немного забавно, но я не соглашаюсь и даже не улыбаюсь, потому что он не заслуживает награды за то, что ведет себя как пещерный человек.
На тележке стоят две большие тарелки, накрытые серебряными крышками-куполами, кофейник, две тарелки поменьше с такими же серебряными крышками и прозрачная хрустальная чаша с водой, на поверхности которой плавают розовые и белые розы.
Что ж. Очевидно, что он знает, как сделать все красиво.
— Почему? — спрашиваю я.
Он снимает серебряные крышки с тарелок и прячет их на одной из полок под тележкой.
— Надеюсь, ты любишь блинчики. Но если нет, я заказал французский тост. Мы можем разделить его на двоих.
— Почему ты такой? — спрашиваю я, и мой рот наполняется слюной от вида горки свежих ягод на моих блинчиках. Да и у его французского тоста толщиной в два с половиной сантиметра и идеальные хрустящие края.
— Какой? — спрашивает он, разворачивая приборы, и расправляет салфетку у себя на коленях. — Веселый? Креативный? Романтичный? Что из этого тебя беспокоит, Элли?
— Не это, — говорю я. — Ты знаешь, что именно меня беспокоит, — я указываю на свою упругую грудь с торчащими сосками.
— Да, они прекрасны. Я никогда не забуду этот завтрак. И разве не это главное? Разве наш опыт — это не воспоминания о процессе его создания? Почему бы не сделать его особенным?
Он разливает по чашкам кофе, затем протягивает мне сливки и сахар. Мне хочется съесть то, что на этой тележке. Хочется отведать эти покрытые ягодами блинчики. Да и кофе вкусно пахнет. Вероятно, я попробую еще и французский тост.
— Он может быть особенным и без обнаженки, — говорю я, разрезая блинчики вилкой, и сую их в рот.
— Ох, — смеется Мак. — Особенная часть будет позже. Когда я толкну тебя к этому окну, и ты будешь прижата щекой и сиськами к холодному стеклу, я стяну вниз твои брючки и буду трахать пальцами эту киску, пока ты не кончишь. Вот эту часть ты точно не забудешь, Элли. Ты никогда не вспомнишь, какой на вкус была эта еда. Хорошей, сладкой или нет. Но утро, когда твой босс трахнул пальцами тебя, прижатую к окну твоего же офиса? Вот под это воспоминание ты будешь мастурбировать многие годы.
Боже мой. О чем я только думала?! Он мне не по зубам.
— А потом я засуну пальцы в твой рот, пока они еще будут скользкими от твоего удовольствия, и буду мастурбировать, глядя тебе в лицо, и кончу на твои сиськи. Вот почему я хотел, чтобы ты была топлесс. Чтобы я мог есть и представлять все то веселье, которое вскоре предстоит. Все эти воспоминания мы начнем создавать через десять минут.
Думаю, я только что потекла. Я даже не уверена, откуда взялось это выражение. Я никогда раньше его не использовала, но сейчас оно пришло на ум. Именно это сейчас происходит. И оно подходит. Потому что я мокрая. Я мокрая из-за его слов.