Митридат. Отважный воин, блестящий стратег, зловещий отравитель. 120–63 гг. до н. э.

Если верить Юстину, Митридат «придумал отважный план, который требовал большого остроумия и упорства». Рассказ Юстина скуден, но весьма показателен: с самого детства основной целью Митридата было выживание. Он всегда опасался заговоров, прежде всего отравления, и укреплял свою позицию с помощью противоядий и атлетических упражнений. После кончины его отца (как говорит Юстин) Митридат и несколько его спутников исчезли из Синопы. В течение семи лет они не спали под крышей и жили охотой, разбивая лагерь в горах. Юный царь вырабатывал выносливость, охотясь на диких зверей пешком и убегая от них, когда они начинали на него нападать. Иногда (совсем как греческий супергерой Геракл) Митридат даже осмеливался помериться силой с опасными дикими животными, борясь с ними и убивая их голыми руками^[129].

Юстин описывает деятельность именно такого греко-персидского аристократического «бойскаута», о котором с таким энтузиазмом писал Ксенофонт. Такими средствами, говорит Юстин, Митридат не только избежал покушений на свою жизнь, но также развил огромную силу и совершил удивительные подвиги выносливости и отваги. Проведя семь лет вдали от дворца (пишет Юстин в своей лаконичной манере), Митридат вернулся в Синопу, разобрался со своими врагами и начал царствовать.

К сожалению, немногословный Юстин — единственный дошедший до нас источник по этому важному периоду — времени между убийством отца Митридата примерно в 120 г. до н. э. до начала независимого правления царя примерно в 115 г. до н. э. Поскольку Юстин кратко пересказывал утраченный труд другого историка, Трога, в его версии некоторые события опущены, объединены или повторяются несколько раз. Если бы у нас только был первоначальный полный рассказ Трога! Некоторые современные историки, вынужденные иметь дело с такими неточными датами, совсем отбрасывают хронологию Юстина и указывают на то, что статуи и надписи, где восхваляется Митридат и его младший брат, воздвигались на Делосе в 116/115 г. до н. э., пять лет спустя после убийства их отца, когда Митридат якобы отсутствовал в Синопе. Однако царица Лаодика, конечно, легко могла поставить статуи и надписи от имени юных сонаследников, даже если сам Митридат и отсутствовал. На самом деле это могло стать умной пропагандистской мерой, чтобы противодействовать слухам, что пропавший царевич уже убит. В ответ сторонники Митридата могли выпустить монеты, где изображалась появившаяся при его рождении комета, когда он еще был в изгнании, чтобы все знали о судьбе, ожидавшей юного царя, и готовились к его неизбежному возвращению. Обе партии имели веские основания пропагандировать его образ даже в отсутствие Митридата^[130].

Действительно, «семь лет» у Юстина — подозрительно мифическое число. «Семь» часто в фольклоре обозначает просто «много лет». Однако если убрать фольклорное украшательство, то в рассказе Юстина нет ничего особенно сенсационного или нелогичного. Нет ничего невероятного в том, что Митридат исчез после убийства отца. В Синопе он столкнулся с реальной опасностью; в эту эпоху есть много примеров, когда царственных детей убивали. Не приходится сомневаться в том, что наследник престола уехал с несколькими спутниками так, как это описывает Юстин (и, может быть, более детально описывал Трог). Мы не можем знать точно, сколько именно отсутствовал Митридат, но четыре или пять лет — разумный срок^[131].

Что же произошло в течение этого, самого таинственного периода жизни Митридата — в годы между убийством его отца и днем, когда Митридат возвратился к власти? Дальше мы предлагаем вероятный сценарий того, как могло проходить добровольное изгнание Митридата, основываясь на известных фактах и обоснованных догадках.

План

Путешествие царя было не внезапной шалостью: оно должно было требовать месяцев тщательного планирования. Скрытный, творческий, смелый юноша, уверенный в том, что ему суждено занять место в истории, Митридат изобрел стратегию, которая воплощала в себе различные эпизоды из жизни его героев, а также включала его любовь к охоте. Наследник понтийского трона был окружен друзьями — ровесниками и чуть постарше; в их числе было и несколько аристократов, которым уже было за двадцать. Этот круг друзей воспроизводил ту же элитную свиту, которая окружала Александра и Кира.

Лучший друг Митридата Дорилай помогал ему воплотить план в жизнь. Его собственная жизнь также была под угрозой. Он был племянником полководца убитого царя (которого тоже шали Дорилай): поэтому юный друг царя также стал целью дворцовых заговорщиков. Можно представить себе, как два подростка шептались поздно ночью, решая, кому из товарищей по учебе можно довериться, чтобы те могли их сопровождать. Испорченный младший брат Митридата — Митридат Добрый — в их число не входил. По надписям на портретных бюстах, найденных на Делосе, мы узнаем имена некоторых из ближайших соратников Митридата в первое время его правления. Некоторые из них могли быть членами его свиты в молодости: например, Гай, сын Гермея, и Диофант, сын Митара, а также Гордий — каппадокиец, который стал особым послом Митридата.

Беглецы должны были быть в пути несколько лет, пока они не почувствовали бы себя достаточно сильными, чтобы обеспечить себе победу. Слишком большая группа людей могла привлечь внимание. Человек восемь — десять могли эффективно охотиться и добывать себе пищу. Митридат, видимо, излучал уверенность и ум уже в четырнадцати-пятнадцатилетнем возрасте, если у него оказались такие преданные спутники, которые согласились последовать за ним в изгнание. Ими двигали дружеские чувства и любовь к приключениям, но при этом они надеялись и на великую награду. Они знали, что товарищи Александра Македонского унаследовали его царство. У Митридата и Дорилая был другой мощный стимул — они спасали свою жизнь.

Итак, приблизительно составив план, Митридат стал без конца говорить про охоту: Юстин рассказывает, что царь «изобразил огромную страсть к охоте» перед тем, как испариться. Его отряд оставался в каждой экспедиции все дольше и дольше, не вызывая подозрений. Может быть, юноши запасали провизию и деньги в каких-то тайных убежищах во время путешествий, пока не настал назначенный день. Молодой царь мог требовать дополнительных лошадей для царской конюшни, если охота затягивалась надолго. На самом деле охота действительно была его любимым делом — царь был просто на ней помешан. Я могу себе представить, что к 118/117 г. до н. э. Митридат и его товарищи были готовы к бегству. Митридат мог сказать, что это особенная охотничья вылазка, чтобы отпраздновать его шестнадцатый день рождения и первый год пребывания мальчика-царя на понтийском троне.

Когда Митридат и его товарищи ускакали прочь той весной после пира по случаю дня рождения царя, на каждом был практичный костюм неяркого цвета (таковы рекомендации Ксенофонта — никаких ярко-белых или пурпурных одежд!). Юноши надели бурые туники, шляпы, короткие шерстяные плащи и высокие кожаные сапоги; на некоторых были персидские штаны (как и на самом Митридате). Предводитель отличался от остальных простой диадемой и тяжелым золотым кольцом-печаткой: на нем была царская печать Понта. У каждого из охотников была пара дротиков, посох и дубинка, лук и стрелы, меч и кинжал. Любимые собаки трусили рядом с грузовыми лошадьми, нагруженными подстилками, сетями для крупной дичи и инструментами, личными вещами (такими, как музыкальные инструменты, настольные игры, рыболовные крючки и т. п., а также любимые книги). У каждого из юных любителей приключений с собой была кожаная сумка, набитая монетами для приобретения самого необходимого и еды, а также для того, чтобы награждать жителей Понта. Деньги должны были понадобиться и на приношения в храмы^[132].

Митридат мог запастись картой Понта и сведениями о горных цепях, реках и ручьях; городах и деревнях, укреплениях, храмовых участках; царских дорогах, небольших проселках и тропках через горные перевалы^[133]. Охотники уже давно разведали свою первую стоянку — она была в целом дне езды. Мальчики небрежно попрощались с родными и друзьями; они вели себя так, будто собираются скоро вернуться, но знали, что не увидят близких еще несколько лет — если вообще увидят когда-нибудь.

^{Карта 4.1. Карта Понта. (Автор карты — Мишель Энджел)}

Прочь от дворца

На восходе отряд выехал на юг из врат Синопы, свернув средней дорогой через холмы в долину реки Амний. Западное ответвление дороги вело по скалистому берегу в маленькие бухточки Пафлагонии; восточная дорога шла по берегу в Амис. Горы и долины Анатолии идут с востока на запад. Перейдя через подножия холмов, охотники перебрались через Амний и повернули коней на юг, по старой Персидской дороге вдоль реки Галис. Справа от всадников вздымались поросшие лесом горы с хорошими местами для лагеря, чистой водой, изобиловавшие дичью. Однако они не хотели оставаться вблизи Синопы. По каменному мосту через Галис всадники продолжали ехать мимо крошечных деревень вдоль древней дороги. Первые ночи в пути были заполнены радостным возбуждением, смешанным с тревогой, когда они думали о величии своей задачи.

Наверное, они разговаривали о ядах, проезжая дорогу к крепости, которая охраняла шахты на горе Реальгар, где рабы падали замертво, вдыхая вредоносные пары синопской «красной земли». Это смертельное вещество — мышьяк, — возможно, убило и их царя Эвергета. Митридат хотел продолжать свои токсикологические исследования: ему так хотелось проверить свои новые зелья на месте. Чтобы прожить достаточно долго и достигнуть всех амбициозных целей, которые он ставил перед собой, царь должен был усовершенствовать свое противоядие.