Множество жизней Элоизы Старчайлд

– Тогда позвольте мне провалить это испытание. Я не хочу проходить его таким образом.

– Agnus Dei, quitollis peccata mundi: miserere nobis, – пели голоса.

Они слушали пение хора, пока звуки не стихли.

– Если я не убью его, я могу обвинить его в шпионаже, – предложила Марианна. Она объяснила, что приехала в Дижон в качестве члена комитета безопасности.

– И что его ждет потом?

– Если в комитете мне поверят, его казнят.

– Тогда его смерть все равно будет на твоей совести.

Да, будет.

– Вера никогда не дается запросто, – сказала настоятельница.

Репетиция хора закончилась. Сестры выходили из часовни, продолжая напевать «Agnus Dei».

– Мы не монастырь солнечного света. Не сестричество довольства и комфорта, – сказала мать Мария. – Мы – аббатство Святой Медрины, обитель дождей. Мы – канониссы Святой Медрины де-ля-Плюи. Мы – сестричество, рожденное серым небом и грозовыми тучами. Мы приходим на этот свет, чтобы столкнуться с трудностями. Нам даны силы пережить любые дожди, какими бы сильными они ни были. Ведь после каждого ливня небо снова становится голубым.

Марианна вздохнула.

– Дождь – не такая уж и большая беда, матушка. В худшем случае неприятность. В лучшем – благодать.

– Вот и делай выводы, – сказала настоятельница. – Одно и то же явление может быть как испытанием, так и благодатью. У каждой монеты две стороны. И мы никогда не сможем увидеть обе одновременно. Но Бог видит. Человек может быть злым, но подлежать искуплению. Возможно, то же относится и к Эгльфину. Возможно, ты видишь лишь одну сторону его монеты.

Беседа подходила к концу.

– Мне пора седлать лошадь. – Марианна встала, перекрестилась и поцеловала руку настоятельницы. – Вы были мне матерью, – сказала она, почувствовав знакомую боль в боку, когда произнесла эти слова.

– И ты была мне дочерью.

– Я вас никогда не забуду.

– И я тебя.

Это было самое близкое подобие признания во взаимной любви, какое они когда-либо могли себе позволить.

9 Катя

1986 год

Пять часов до полудня. Пять часов никогда не казались таким долгим сроком.

Они пили кофе в кафе рядом с церковью. «Я так не нервничала с той самой ночи на воздушном шаре в Загорска Весе», – подумала Катя. Но была ли причина нервничать? Если пра-пра-сколько-угодно-раз-правнучка Сильвии действительно существует, если она унаследовала ее воспоминания и придет на встречу, тогда они обнимутся, поплачут, поделятся историями и, возможно, Катя выяснит, осталось ли что-нибудь от сокровища. А если никто не придет, они с Миланом поедут в Париж осматривать достопримечательности, и Катя покажет ему Эйфелеву башню и расскажет о Розе, которая была здесь в 1900 году, а потом, возможно, они отправятся туда, где раньше стоял замок Ла-Мюэтт, над которым когда-то давным-давно пролетал огромный монгольфьер. А через несколько недель они станут семьей. В глубине ее чрева брыкнулся ребенок.

Милан сжал ее руку.

– У нас замечательная жизнь, – сказал он. – У тебя, у меня и у нашего ребенка. Сегодня утром я проснулся счастливым человеком, и если не произойдет ничего, способного это изменить, вечером я лягу спать тоже счастливым человеком. Нам не нужны сокровища.

– Обычно это я говорю тебе такие слова, – заметила Катя, – а не наоборот.

Что-то встало комом у нее в горле.

– Но это правда, – сказал Милан. – Хоть у меня и нет огромного состояния, я все равно самый богатый человек в Европе.

Они припарковались у церкви и сидели в машине.

Девять утра. Осталось три часа.

– Видишь тот дом? – Катя указала на мрачное серое здание на дальнем берегу реки, отгороженное от дороги высокой и неприступной на вид стеной.

– Да.

– Там родилась Элоиза. Этот дом принадлежал ее семье.

– Правда? – Милан прищурился, разглядывая дом. – Какой величественный.

– Не то слово. Один из лучших домов в Анноне. Так, во всяком случае, было раньше, когда там жила семья Фушар. – Собственный голос доносился до Кати как будто издалека.

– Что случилось с родителями Элоизы? Что случилось с их домом?

– Мать Элоизы умерла через год после того, как Элоиза и Жан Себастьен поженились. В последний раз Элоиза виделась с ней еще до того, как уехала в Париж смотреть на воздушный шар. Братьев и сестер у нее не было. Отца отправили на гильотину за год до нее. А потом? Кто там знает, что было потом? В 1792 году в законодательном собрании приняли закон о конфискации имущества у врагов революции. Дом должен был отойти в собственность конвента [35] , а потом, в конце концов, его должны были продать, чтобы финансировать Наполеоновские войны. – Катя рассеянно покрутила прядь волос. – Так происходило у всех. На эшафоте завещаний не пишут.

35

Национальный конвент – высший законодательный орган Первой французской республики, действовавший с 1792 по 1795 гг. и сформированный на выборной основе с целью написания конституции республики.

– Хочешь, сходим, посмотрим на дом вблизи? – предложил Милан. – А что, давай? У нас вагон времени в запасе.

Катя покачала головой.

– Я, наверное, не хочу.

– Мы могли бы постучать в дверь. Прикинуться обычными туристами и попросить жильцов показать нам окрестности.

Катя поморщилась.

– Боюсь, я не готова к этому.

– Ладно.

Милан толкнул дверцу машины и вышел. Утро стояло холодное, но небо было ясным.

– Не уходи от меня, – попросила Катя.

– Уйти от тебя? – переспросил Милан. Облака рисовали фигуры на небе. – Я никогда от тебя не уйду.

– У меня начались схватки, – сказала она.

В больнице в Анноне полы были выложены белой плиткой, а у кресла-каталки скрипело одно колесо.

– Я не говорю по-французски, – нервничал Милан, катя скрипучее кресло по длинному коридору. – Как я объясню врачам, что с тобой?

– Ничего объяснять не придется, – сказала Катя.

В родильном отделении, уж если откровенно, почти ничего не приходится объяснять. Говорила в основном африканская акушерка с пучком дредов на голове. Она измерила Катин пульс, засекла частоту схваток и поискала сердцебиение ребенка с помощью акустического сканера, который холодно скользил по Катиному животу, но искомый звук никак не обнаруживался, и акушерка нажала на какую-то кнопку в стене, после чего в коридоре послышались торопливые шаги.

Им уже начинать беспокоиться?

Вошла врач в медицинском халате. Она задернула занавеску вокруг койки, отрезав Милана от Кати и медперсонала. Голоса быстро заговорили по-французски.

Бип-бип, бип-бип. Это сердцебиение? Оно казалось слишком частым.

– Поехали, – объявила доктор по-английски, специально для Милана, чуть разбавляя напряжение своим жизнерадостным тоном. Занавеска с шумом отъехала, и койка пришла в движение. Милан бросил взволнованный взгляд на Катю.

– Вымойте руки, пожалуйста, – сказала доктор Милану. – Вы отец ребенка?