Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Могила на взморье
Шрифт:

Я улыбнулась.

— Хорошие у тебя идеи. Возможно, я так и сделаю. Напишу все, что у меня на душе и закопаю письмо во «дворце».

Пьер опустил глаза.

— Да,— просто сказал он и встал, чтобы подбросить в камин дров.

Сев рядом со мной, он наклонился и несколько секунд наши губы были так близко, что почти соприкоснулись. Пьер молча предложил мне поцелуй, так же безмолвно мое сердце забилось усерднее.

Мы медленно опустились на софу. Я положила голову Пьеру на грудь, чувствовала себя несказанно защищенной в его объятиях, будто рядом с ним со мной ничего не могло случиться. В последний раз такое ощущение я испытывала с Юлианом, но была настолько

глупа, отказываясь от всего этого. После долгих скитаний я вернулась домой. «Не совершай ту же ошибку во второй раз»,— подумала я и закрыла глаза.

В нашу первую совместную ночь любви между нами не было ничего кроме объятий. Тем не менее, это была одна из самых прекрасных ночей в моей жизни.

Глава 16

Четырьмя месяцами ранее

Сабина сидела на стуле в позе статуи фараона, в то время как Пьер стоял рядом и зашивал ей рану на коже головы. Краем глаза она наблюдала за ним. Пьеру уже перевалило за сорок, но у него по-прежнему была задорная улыбка. Его филигранные руки, которыми он зашивал рану на виске Сабины, пахли миндальным кремом. Загорелую кожу Пьера подчеркивала надетая на нем желтая рубашка-поло.

— Сиди смирно.

Даже в таком приказном тоне его голос звучал мягко и успокаивающе, что наверняка ценили в нем пациенты.

— Я сказал, не шевелись.

— Можно мне хотя бы дышать?

— В следующие три минуты нет.

Сабине трудно было сидеть тихо, даже когда она читала книгу, что происходило довольно редко, девушка ходила по комнате взад вперед, а квартира Пьера только добавляла ей беспокойства. При этом обустройство квартиры согласно учению о гармонии должно было иметь противоположный эффект. Слегка поблескивающий деревянный пол, мягкие землистые тона на стенах, картины Моне и Тернера с садами и побережьями, доставшиеся ему в наследство от прабабушки и прадедушки и современная полукруглая софа цвета лаванды, гармонирующая по цвету с занавесками. Именно такой стиль, как казалось Сабине, понравился бы Лее: Феншуй плюс немного островной романтики с добавлением антропософии13. И все это конечно в покрытом тростником доме/ тростниковой крышей, покрашенном в бледно-желтый цвет с голубыми ставнями, который бы отлично смотрелся на обложке туристической брошюры. У Сабины вся эта картина вызывала тошноту и непреодолимое желание повесить в доме несколько AC/DC постеров.

Даже красивая подруга Пьера вписывалась в эту прекрасную обстановку. Несколько минут назад она открыла Сабине и Харри дверь, увидела ее рану и крикнула вглубь дома: «Пьер, дорогой, к тебе пришла пациентка». С тех пор она больше не проронила ни слова, а просто стояла как декорация перед Моне с его прудом с розами и с сияющим лицом наблюдала за врачебными стараниями Пьера.

— Извините, я забыла Ваше имя,— сказала Сабина глубоким, хриплым голосом.

— Татьяна, — ответила тридцатипятилетняя женщина писклявым голосом, находящемся на другом конце музыкальной шкалы.

— Татьяна, Вы бы не могли сделать шаг в сторону? Я уже пять минут непрерывно смотрю на Вас, и мне стало как-то не хорошо.

Продолжая улыбаться, она выполнила просьбу Сабины.

Случайно ли или намеренно, но именно в этот момент Сабина вздрогнула, когда ее уколол Пьер.

— Ай!

— Извини, моя ошибка,— сказал Пьер без тени сожаления. — Еще два укольчика, и я закончу.

— Если это хорошая новость,

то плохую я даже не хочу слышать.

— Сиди тихо!

— Черт, я все-таки ее услышала.

Так как Татьяна снова приблизилась, чтобы понаблюдать за тем, с каким мастерством Пьер зашивал рану, то Сабине не оставалось ничего другого, кроме как наблюдать за этой молодой девушкой, если она не хотела сидеть с закрытыми глазами. Взгляд Сабины автоматически упал на глубокое декольте темноволосой красавицы, отдаленно напоминающей Лею, по крайней мере, тот образ Леи, который сохранился в голове у Сабины. Сестры не виделись почти четверть века и никогда не обменивались актуальными фотографиями. Альбомы Леи, которые якобы можно было приобрести и в книжных магазинах Германии, Сабина тоже никогда не держала в руках, уже только потому, что никогда не заходила в такие магазины.

Интересно как Лея выглядела сейчас? Наверняка осталась стройной и не рассталась со своими длинными, черными волосами. Какую шумиху она тогда поднимала. Лея действительно была красивой девочкой, намного красивее Сабины, которую практически не интересовал собственный внешний вид. Одно время Сабина носила ковбойскую шляпу, на редкость ужасную вещицу, или мужскую русскую меховую шапку, а к ней потрепанные кеды и рыбацкие штаны. Она всегда выдумывала что-то, чтобы стать предметом насмешек для людей. Вела себя вызывающе и это сделало ее только сильнее.

Как сильно она ненавидела сестру. Поначалу было трудно испытывать такие чувства к тому, кого на самом деле любил или должен был любить, но однажды Сабина привыкла и начала переносить свою антипатию и на других людей. В конце концов, на всех, кто был как Лея — красив, располагал к себе, всеми любимый. На людей, которым все давалось без труда, и которые получали все, что хотели.

Она вспомнила старого Бальтуса, и что он назвал Лею шлюшкой.

Сабина громко засмеялась, словно над шуткой старого друга.

— Тебя что, одурманил обезболивающий спрей, которым я обработал рану? — спросил Пьер.

— Нет, я просто подумала о чем-то смешном. Вспомнила старого Бальтуса.

— Слова «Бальтус» и «смешной» не часто услышишь в одном предложении,— сказал Пьер, заклеив рану большим пластырем. — Ну вот, готово.

— Большое спасибо. Нет, Бальтус кое-что сказал, прежде чем случайно огрел меня по башке. О «дворце» и о вашей тогдашней компании. По-моему он назвал Майка своим спившимся зятем, а тебя окрестил бабником. Ну, или что-то в этом роде.

Не случайно все взгляды устремились к Татьяне, ненадолго, но достаточно, чтобы смутить ее.

— Пойду наверх, соберу вещи,— пропищала она. — Уже поздно, а мне еще надо ехать до Ростока.

Она была милой девушкой, подумала Сабина, хотя производила впечатление человека, которому было трудно справиться даже с тостером.

Когда Татьяна не могла их услышать, Пьер сказал:

— Бальтус настоящий мерзавец и идиот, но он далеко не глуп. В чем, в чем, а в этом он прав.

— И насчет Майка тоже?

Пьер упаковал все, что ему понадобилось для обработки раны, и коротко взглянул на Харри, который все это время молча стоял в стороне.

— В нашем возрасте нам всем нужно немного саморазрушения, иначе жизнь была бы слишком скучной, не так ли? Еда, питье, шопинг, секс — каждый выкладывается, как может.

— Твоя честность подкупает. Раз уж мы об этом заговорили, ты можешь мне сказать, что старик Бальтус имеет против своей дочери?

— Почему ты спрашиваешь?

— Он не очень лестно отзывался о Жаклин. Необычно для отца, у которого только один единственный ребенок.

Поделиться с друзьями: