Могила на взморье
Шрифт:
В коридоре полицейского участка стояли примерно десять стульев, на двоих из них сидела молодая пара, которых тут же позвали в бюро, как только мы заняли места.
Едва мы остались наедине, Пьер сказал тихим, слегка нервным тоном:
– Хорошо, я скажу тебе, что произошло двадцать три года назад.
31 Августа 1990 года
В саду дома Петерсенов стрекочут влюбленные сверчки. На улице ни ветерка, воздух тяжел от запаха летних духов, запаха роз и мальвы, кустов лаванды, подсолнухов и пышных кустов, увешанных спелыми помидорами. На старых садовых стулях посреди пышной
— Продавали наркотики? — спрашивает Маргрете, обращаясь к Харри. — Ты и Майк? Ты в своем уме? Извини, последний вопрос был лишним.
— Да ты п-посмотри, сколько денег,— оправдывается он и протягивает сестре двенадцать купюр по пятьдесят марок каждая, которые она, не веря своим глазам, пересчитывает.
— Откуда у вас столько денег? — спрашивает она Пьера и Жаклин слишком громко, на что Майк грубо одергивает ее.
— Черт, Маргрете, что если нас услышит твоя мать?
— Она сидит перед телевизором и смотрит «Место преступления». Еще раз, как вы достали столько денег?
Жаклин пожимает плечами.
— Родители Пьера перевели ему на счет кругленькую сумму на учебу в следующем году, и он даст мне кредит. Боже мой, не делай такое лицо, мы всего лишь принимаем героин. Это легкие наркотики по сравнению с другими. Или как?
Она вопросительно смотрит на остальных.
Все молчат.
— Я правильно понимаю, — говорит Маргрете. — Вы двое, — она указывает на Майка и Харри, — снабжаете этих двоих, — она указывает на Жаклин и Пьера, — героином.
— Конечно не их одних, это было бы смешно, — добавляет Майк. — У нас приблизительно сто клиентов на острове, в Визмаре и окрестностях, Жаклин и Пьер всего лишь двое из них. Наркотики мы забираем каждые две недели из Любека и на мотоцикле перевозим их через внутригерманскую границу. Ее сейчас почти не контролируют. Слушайте, может уже перейдем к нашей непосредственной проблеме? Юлиан хочет пойти в полицию и заявить на нас. Черт, мы должны помешать этому.
— Ну, — говорит Маргрете, скрестив крепкие руки на широкой груди. — Это не моя проблема, Майк.
— Но она может стать твоей, если твой брат попадет в тюрьму. Разве ты не хочешь в школу домоводства? Без зарплаты Харри, твоя мать не сможет оплатить тебе образование в Берлине.
— Идиот, — шипит Маргрете, рассерженно поглядывая на брата.
— Кто-то должен образумить Юлиана, — говорит Жаклин. — Поговорить с ним, убедить. Наверняка это будет не сложно.
— Меня он точно не послушает, — говорит Маргрете. — Я только сегодня с ним поссорилась.
О чем, она умолчала, в конце концов, не нужно никому было знать об ее унижении. Юлиан улыбаясь отказался от предложения, взять в путешествие ее, вместо Леи.
— Лея может повлиять на него гораздо больше всех нас. Она должна поговорить с ним, — предлагает Пьер.
Майк качает головой.
— После смерти родителей она совсем дошла, ничем не интересуется, постоянно сидит дома. С Юлианом у них тоже испортились отношения. Нет, не вижу, как она может нам помочь.
— Эй, разве это так ужасно, что он напишет на нас з-заявление? — спрашивает Харри. — Мы же можем с-спрятать наркотики и все отрицать.
— Такую чушь мог придумать только ты, — проворчала Маргрете. — Они в первую очередь протестируют Жаклин и Пьера на наркотики, одно за другим и не успеешь оглянуться, как будешь пойман. Тебя и Майка упекут за решетку, Пьер может забыть о медицине, а Жаклин так отдубасит отец, что сломает ей все кости. И тем не менее мой дорогой брат считает, что все не так уж и плохо.
Какое-то время они продолжают спорить. Солнце уже начало клониться за горизонт, свежий ветерок принес прохладу и разогнал облака. Кто-то предлагает всем вместе поговорить с Юлианом, но никто особо не верит, что это что-то даст. Юлиан всегда был идеалистом, искренним и придерживающимся принципов. То, чем занимаются Харри и Майк, для него ужасное преступление, хуже того, предательство их дружбы. Возможно, он даже думает, что сделает Жаклин и Пьеру одолжение, рассказав, что они употребляют наркотики, потому что тогда у них бы было больше шансов бросить. Минуты проходят в бесплодной дискуссии, пока Пьер краем глаза не замечает движение. Из открытого окна кухни медленно высовывается маленькая голова. Пьер, Майк, Харри, Маргрете, Жаклин — один за другим они поворачиваются к Эдит, облокотившуюся на оконную раму.
Она говорит:
— Я займусь этим.
И тут же переходит от слов к делу. Они видели издалека как Юлиан шел ко «дворцу», и в ту же минуту туда направляется Эдит. Сначала, чтобы поговорить с ним. Но по дороге через пастбища, в медленно надвигающихся сумерках, она меняет решение. Что, если ей не удастся убедить его? Если он убежит от нее? Это единственная возможность застать его одного. Завтра будет уже поздно, Юлиан пойдет в полицию.
Дойдя до «дворца», она берет из стены кирпич. Эдит делает это ради сына, только ради него, ради Харри, которого она любит, который без нее совершенно не приспособлен к жизни. У бедного мальчика ничего не получается, он постоянно терпит неудачу. А тюрьма оставит на нем отпечаток на долгие годы и десятилетия.
Нет!
Изо всех сил своего маленького, худого тела, она размахивается и ударяет Юлиана по голове. Кирпич разламывается на части, а Юлиан падает на землю.
На протяжении минуты Эдит стоит неподвижно. В ее голове мелькают тысячи картинок: маленький Юлиан у нее на коленях, Юлиан, уплетающий ее пирог, посыпанный сахарным песком, Юлиан, протягивающий ей букет полевых цветов, Юлиан, поющий ей песню...
Эдит наклоняется, проверяет пульс, которого уже нет, и убирает с красивого лица Юлиана завиток светлых волос.
— Эдит?
Ее имя вырывается у меня громко, как крик, который словно эхо продолжает звучать во мне: Эдит, Эдит, Эдит... Потом мне вдруг показалось, что я услышала свое собственное имя и увидела перед собой Эдит, такой, какой она была раньше. В моем воспоминании она стоит у забора, машет, чтобы я подошла к ней, дает мне какие-то вкусности и спрашивает о родителях, моих занятиях на пианино, оценках. Запах пирога струится из кухонного окна, смешиваясь с запахом моря. Я слышу смех Эдит, слегка хриплый и очень сердечный, чувствую тяжесть ее шершавой, домохозяйской руки. Ее серые глаза нежно смотрят на меня и на мальчика рядом со мной, Юлиана. На прощание она еще раз смеется, прежде чем этот фальшивый смех замолкнет навсегда.