Могила на взморье

Разве они были не достаточно наказаны? Хотела ли я нести ответственность за то, что старую, нуждающуюся в уходе женщину, вытащат из комнаты, где она готовилась умереть и переложат в тюремный госпиталь?

Глава 33

— Перейдем к Вашим личным данным, — сказал полицейский.

Я дала их ему вместе с кое-какой информацией о Харри.

Я несколько раз порывалась сказать: «есть еще кое-что, о чем Вы должны знать».

Но не смогла. Просто не смогла произнести это, при этом я по-прежнему не знала, что произошло четыре месяца назад в ночь аварии. Но действительно ли я хотела это знать, после всего этого ужаса? Не лучше ли было бы покинуть Пёль — с Пьером или без него — и поставить точку во всей этой истории?

Я была такой уставшей и сбитой с толку, что решила отложить решение.

Вся процедура в полицейском участке длилась около часа, а в конце полицейский сказал мне, что смерть Харри, скорее всего, была самоубийством. Судя по всему он умер от передозировки героина, ничто не указывало на применение силы, а в его куртке полиция нашла прощальную записку. В ней было всего одно предложение. Последними словами Харри, обращенными к миру, были: «Я больше не выдержу».

Полицейский спросил меня, знаю ли я, что он имел в виду. Однако я молчала, вела себя по принципу Вольтера, когда все, что говоришь должно соответствовать правде, но не все, что является правдой, должно быть сказано.

Пьер практически никак не отреагировал на тот факт, что я не выдала его и остальных. Он выглядел прямо-таки смирившимся с судьбой. Поначалу я подумала, что причина в том, что он в общем-то легко отделался. У убийства конечно нет срока давности, но сам он его не совершал, в лучшем случае препятствовал следствию. Употребление наркотиков тоже было давно, так что его апробация²⁰ не была под угрозой. Да, конечно, пострадала его репутация, но для человека, который подумывает переехать или возможно эмигрировать в другую страну, это не так уж и болезненно. Тем не менее, я уже хорошо знала Пьера и не могла избавиться от ощущения, что его спокойствие вызвано другой причиной. Может ему полегчало, когда он, наконец, во всем признался, потому что больше не мог обманывать меня? Лучше всего мне бы подошло именно такое объяснение.

Мы поехали на своих машинах обратно в Кальтенхузен и одновременно высадились из них. Вдалеке были слышны раскаты грома, воздух был влажным. В доме Петерсонов еще горел свет, и в общем-то по правилам приличия следовало бы выразить соболезнования Маргрете и Эдит. Проинформировали ли их уже о случившемся? Если нет, было бы тактичнее, лично сказать им эту новость.

Я взглядом дала Пьеру понять, что в связи с особыми обстоятельствами, я бы в данном случае оставила приличия в стороне. Символичность самоубийства Харри была зловещей и понятной: он умер от того наркотика, от которого должен был умереть Юлиан, причем в тот день, когда после долгого времени обнаружилось тело Юлиана.

Мы ненадолго остановились возле садовой калитки Пьера. Я взглянула на звезды, местами поблескивавшие меж облаков.

— Что ты теперь собираешься делать? — спросил Пьер.

— Не знаю.

Это было правдой. Я ни в коем случае не останусь на Пёле, пожалуй, это было единственное, что я знала точно.

— В ту ночь в мае, четыре месяца назад, — начал Пьер, намереваясь дополнить общую картину, — мы все были на ужине у Майка и Жаклин. Вы с Сабиной попросили, чтобы мы еще раз собрались вместе. Поначалу мы думали, что это будет вечеринка по поводу того, что вы нашли договор купли-продажи на участок с руинами.

— Значит он действительно существует, этот договор?

— Вы показали его нам, а потом Сабина опять забрала его себе. Думаю, он с ней... Ваша машина сгорела...

Было ужасно представлять себе все это.

— А дальше?

— В какой-то момент Сабина заявила о своих подозрениях, что Юлиан закопан в руинах, и объявила, что на следующий день собирается перекопать всю территорию. Жаклин ужасно разволновалась, ей понадобились специальные таблетки, которые были у меня в приемном кабинете, но не с собой. Мы с ней сразу же отправились туда. В кабинете ей стало совсем плохо, так что мы смогли поехать назад только через два часа. Между Вайтендорф и Бранденхузеном я увидел вашу машину на обочине... полностью разрушенную... Я не имею ни малейшего понятия, что произошло в ту ночь, и никто из остальных ничего мне не сказал. Клянусь.

Если я верила в то, что он меня любит — а я в это верила — то должна была поверить и в то, что это не он сделал так, чтобы на скорости сто километров в час, я врезалась в дерево.

Касалось ли это Маргрете и Майка тоже?

— Извини, Пьер, но я слишком устала, чтобы продолжать разговор. Давай завтра, а?

На это он ответил, что ненадолго зайдет к Петерсенам, так как чувствует, что обязан сделать это. На том мы и распрощались.

Через несколько секунд после того, как я открыла окно в своей комнате, я услышала крик, затем громкий, жалобный стон и вой. Это была Эдит. Только что она узнала о смерти Харри, сына, ради которого она пошла на убийство и который из-за этого умер.

Я сказала Пьеру правду, действительно ужасно устала. Несмотря на это мне не удавалось заснуть, может потому что я так хотела этого. В голове постоянно крутились мысли. Они не прекратят крутиться и на следующий день, и ночь, и еще через день. Сколько всего я должна была обдумать! Как быть дальше с Пьером? Хотела ли я еще раз встретиться с Майком, Маргрете, Жаклин? Правильно ли, ничего не предпринимать против Эдит? Как бы отреагировал покойный Ханс Моргенрот, узнав, что я пощадила убийцу его сына, только потому, что она была старой и немощной? И как бы отреагировала я, если бы узнала об убийстве первого сентября девяностого года?

Ни один из ответов, которые я дала себе сама, не продержался дольше часа. Потом все начиналось по новой.

Не лучше ли было бы расставить все точки над «i» и написать заявление в полицию? На завтрашний день была запланирована еще одна встреча с главным коммиссаром Амманном, где будет присутствовать Майк. Если один из группы — это слово даже стало восприниматься как-то по-другому — проговорится, то все это нагромождение лжи просто рухнет. Жаклин будет особенно тяжело. Она и так-то была сплошным комком нервов, державшимся лишь за счет психотропных средств. А Маргрете была бы дочерью и сообщницей убийцы. В дополнение ко всей остальной нагрузке, ей может также стать слишком тяжело.

Обо всем этом мне нужно было подумать.

Но нужно ли?

В конце мне оставалось лишь спросить себя, кому в этом случае еще могла служить правда? Покойнику? Можно ли было вообще служить покойникам? Кому еще? Справедливости? Отлитой в бетон богине, которая стояла с завязанными глазами перед дворцами правосудия?

В четыре девятнадцать утра я решила уехать, через минуту начала собирать чемодан, а еще через двадцать минут покинула дом Пьера. Не потому что хотела бросить его, а для того, чтобы, как я сказала себе, уехать подальше от Кальтенхузена, его детей и покойников. Я скучала по Аргентине, Атлантике, своей квартире, испанскому языку, короче по всему, что никак не было связано с моим детством и последними четырьмя месяцами.

Когда я вышла за дверь, лил проливной дождь. Когда не было луны, ночи на Пёле были совершенно темными. Ни один фонарь не осветил мне дорогу до машины, припаркованной примерно в двадцати метрах. В доме Пьера не было света, значит, я либо его не разбудила, либо он с пониманием дал мне уйти. Так или иначе, он знал, что больше не мог влиять на наши отношения и должен был дать мне уйти, если хотел, чтобы мы снова были вместе.

Я с трудом тащила чемодан и сумки по дождю. Моя одежда, обувь и волосы были мокрыми насквозь, когда я, наконец, добралась до нее. Я бездумно забросила багаж в багажник.