Молчаливый мужчина

Это было хорошо.

Но на кухне по всем стенам была огромная блестящая белая плитка. Совершенно белые столешницы. Хотя с одной стороны были белые шкафы, с другой — черные, и еще под стойкой находился темно-зеленый шкафчик с желтым отливом, чтобы добавить некоторый контраст. Перила лестницы, ведущей к задней двери, были белыми, но сама дверь — черной.

И бамбуковые шторы, никаких занавесок.

Пол был выложен изразцовой черно-белой керамической плиткой, а светильники — золотые.

И темно-зеленый шкафчик с желтым отливом под стойкой, сейчас казался мне смотрелся по-мужски.

Как мужчины относятся к белому?

Вообще-то?

Когда Мо закрыл жалюзи в столовой и на кухне, я поняла, что ему наплевать на искусственные полы или на мою широкую, но неглубокую деревянную вазу с фруктами и на то, была ли эта ваза женской или больше похожей на мужскую.

Благодаря его заботе, все пространство теперь погрузилось в темноту, поэтому я щелкнула выключателем.

И ему было наплевать на мои золотые светильники.

Он снова посмотрел на меня.

— Пока все это происходит, ты можешь спокойно есть и пить, все что хочешь, — предложила я и открыла дверцу холодильника (белый СМЕГ, черт возьми, СМЕГ определенно девчачий, не так ли?). — Ты прикрываешь мою задницу, mi casa — это определенно su casa, — его взгляд скользнул внутрь холодильника, и на его лице отразилось открытое одобрение, которое я не могла не увидеть, прежде чем он посмотрел на меня. (Итальянский бренд SMEG производит кухонную технику премиум-класса. – прим. пер.)

Значит, он тоже был сторонником здоровой пищи.

И, возможно, он одобрил мою навязчивую идею, выстраивания в линию и аккуратное размещение (возможно, у меня было обсессивно-компульсивное расстройство) использование подходящих контейнеров для хранения продуктов.

Если он одобрил то, это было бы хорошо.

Я имею в виду, что внутри мой холодильник выглядел как реклама в магазине, продающим контейнеры для хранения продуктов.

И тут до меня дошло, что он почти ничего не говорит.

Но он определенно каким-то образом общался.

И это стало еще более заметно, когда он перевел свой взгляд на фойе.

Он закончил на кухне, пора было двигаться дальше.

Но я не двинулась дальше.

— Я люблю свет, люблю светлое пространство.

— Жалюзи закрыты, — объявил он.

Его голос был очень глубоким. Не грубым и не гладким.

В самый раз.

Черт!

— Я хочу сказать, что мне нравятся яркие пространства, так что это объясняет все белое, — пояснила я ему.

Ему было совершенно наплевать на мое все белое.

Его внимание снова переключилось на фойе.

— И я аккуратная, — поделилась я еще одной мыслью.

Он посмотрел на меня.

Затем сразу же перевел взгляд опять на фойе.

Ладно.

Пора двигаться дальше.

И я двинулась.

И повела его по недлинному фойе к лестнице, ведущей в кабинет и телевизионную комнату с другой стороны дома (еще больше жалюзи закрылось).

После этого я повела его вверх по лестнице в комнату для гостей, ванную и мою комнату с шестом, где я занималась хореографией своих танцев (ему было наплевать на шторы в комнате для гостей, но в комнате с шестом все шторы были закрыты).

Затем мы вошли в кабинет.

Я очень гордилась своим домом. Я купила его сама, переделала (ну, наняла кое-кого, кто сделал дизайн). Я украсила свой дом. И все в одиночку. Без помощи. Без мужчины.

Маленькая стриптизерша, которая смогла.

А дизайнер был шедевром.

Двухскатные наклонные потолки верхнего этажа в стиле Тюдоров. Окна с ромбовидными стеклами, у которых стояло кресло у окна. Стеллажи вокруг всего этого заполнены моими любимыми книгами (да, стриптизерши читают) и стереосистемой. Освещение. Мебель из прохладного ротанга и коврики. Кремовые тона диванов и постельного белья, все это смешалось с теплыми оранжевыми нотками на подушках, потому что я любила оранжевый.

У Мо не было никакого мнения об оранжевом или о том, что я много читаю.

Мо оценил тот факт, что на моих высоких, но узких окнах (всех четырех с двумя квадратными сверху) не было жалюзи, и его губы сжались.

— В ванной матовые окна, — услужливо поделилась я. — В гардеробной нет окон.

Кровать стояла у задней стены.

Он повернулся и посмотрел на меня сверху вниз.

— Не подходить к окнам и к диванам.

Моя спальня была огромной. У меня была огромная гостиная по причинам, которые были в основном эстетическими, если только мои племянники не были здесь, возясь, что обычно происходило именно в гостиной, то они начинали бегать, как только входили в мой дом, потому что это сводило с ума Джет, а мои мальчики и я любили сводить с ума мою старшую сестру.

Два дивана стояли друг против друга с журнальным столиком, сделанным целиком из стекла.

Если я была в настроении, это давало мне возможность отдохнуть и почитать.

Это навело Мо на дурные мысли.

— Я много читаю, Мо, и…

— Не у окна. Никаких диванов. Или мы повесим простыню, пока все это не закончится.

Я сжала губы и пососала их между зубами.

Простыня полностью испортила бы мой интерьер.

— И ты никогда не будешь ходить по этой комнате без одежды, — продолжал он.

Я разжала губы и кивнула.

— Даже в нижнем белье, — добавил он.

Что, мне показалось, немного странным, учитывая мою профессию.

— Я зарабатываю на жизнь стриптизом, Мо, и…

— Даже в нижнем белье.

Тогда ладно.

Я кивнула.

— Я сплю на диване. — И он наклонил голову в сторону дивана.

Хм…

Что?

— У меня есть комната для гостей, — заметила я.

— Я сплю здесь на диване.

— А кто-нибудь из других парней Хоука…

— Только я.

Хорошо.

Постойте.

Что?

— Ты не хочешь... пойти на компромисс или что-то в этом роде? — Спросила я.

Он отрицательно качнул головой.

Один раз.

Но у меня были сомнения.

— Ну, э-э... не хочу говорить тебе по поводу твоей работы, но... это что, так обычно делается?

— Абсолютно.

Да?

Я, не скрывая, показала свое удивление, потому что после моего вопроса, Молчаливый Мужчина выдал мне больше слов.

— Военные. Ты проходишь с кем-то подготовку. Ты спишь с кем-то. Дышишь их воздухом весь день, каждый день, они становятся что-то значить для тебя. Можешь ненавидеть их до глубины души, но все равно возникает связь. Они заодно с тобой. Они — семья. Это может быть мужчины... и женщины… кто может броситься вперед, чтобы спасти жизнь. Но есть большая разница между инстинктом и кем-то в опасности. Зная, что твое время может закончиться в любой момент. И видеть, как граната падает к твоим ногам. А потом броситься на нее, зная, что у каждого мужчины, стоящего рядом с тобой, такая же мысль — сделать то же самое, потому что одному, возможно, придется умереть, но эта связь настолько сильна, что ты умрешь, чтобы другим сохранить жизнь.