Молчание Апостола

В этот момент смартфон Артура заиграл «Idiot» Игги Попа.

– Кэмпбелл? – встрепенулась Эли, помнившая, с кем связан этот рингтон. – С чего вдруг?

– Думаю, ловля рыбки в мутной воде, – хмуро ответил МакГрегор. – Стоит мне ответить, и он очень быстро выяснит, где мы находимся. Увольте, суперинтендант.

Он выключил смартфон и, сняв заднюю крышку, вынул из него СИМ-карту.

– Пицца остывает быстро.

– Я… – Эли раскрывала рот, как рыба, вытащенная на берег. – Я… кажется… добралась… Вина, Арти, сейчас же!!!

Несколько посетителей повернулись в их сторону, улыбаясь. Один показал большой палец. «Brava!»

Артур до краев наполнил ее бокал, и Эли осушила его тремя жадными глотками.

* * *

– Проклятый идиот, – проворчал Кэмпбелл, прочитав на дисплее: «Телефон абонента отключен». – Самое время в прятки играть.

– Его трудно винить, Томас, – сказал подполковник Маринатос. – Он и в самом деле не знает, от кого ему бегать.

– Плохо дело, – буркнул британец. – Если этот подлец Коридис и впрямь работает на какую-то иезуитскую банду, значит, эти головорезы были в курсе всего нашего расследования, связанного с МакГрегором.

– Если бы он не был с ними очень серьезно завязан, – резонно заметил Маринатос, – то не рискнул бы стрелять в здании полицейского управления. Тем более в своего босса.

– Можно попробовать еще один вариант, – задумчиво произнес Кэмпбелл. – Связаться с его дворецким, объяснить ситуацию. На его звонок МакГрегор ответит. Но это при условии, что дворецкий поверит нам и не сочтет всё это ловушкой.

– Но может и поверить, – отреагировал подполковник.

– Может. Если отправить к нему моего зама. Телефонный звонок, скорее всего, не сработает – этот тип, дворецкий, в свое время жизни нюхнул, в том числе и за решеткой… Что ж, буду звонить Розетти.

– Его дворецкий – итальянец? – удивленно спросил Маринатос.

– Шотландец. Розетти – мой зам, – пояснил Кэмпбелл и нажал клавишу быстрого набора. – Пусть он сам навестит мистера Робертсона.

Глава 25

Подкрепившись на славу, Артур и Эли отправились побродить по набережной. Время шло к четырем дня, и до отхода поезда у них оставалось почти пять часов.

– А почему Афина? – удивленно спросила Эли, указывая на фигуру воительницы в древнегреческом шлеме, с копьем в правой руке и щитом-эгидой на левой. Скульптура стояла перед прямоугольной аркой в конце пирса, уходящего в море от арены амфитеатра.

– Это монумент Виктору Эмануэлю Второму, – пояснил Артур. – Афина, надо полагать, символизирует мудрость и непобедимость монарха, первого короля объединенной Италии. Итальянцы называют его Padre della Patria – «Отец отечества». Кстати, его же именем назван и Corso, проспект, о котором ты меня спрашивала.

– Фантастика, – проговорила Эли, обводя взглядом лазурные воды Мессинского пролива и скалы сицилийского побережья в нескольких милях от амфитеатра, на каменной скамье которого они с Артуром сидели, выкуривая одну сигарету за другой. – Говорила, и скажу снова: я хочу здесь жить.

– Да, дорогая моя, – МакГрегор вздохнул. – Но для того, чтобы жить здесь или где-либо еще, нам необходимо выжить.

Едва он успел произнести последнее слово, как Эли с силой схватила его за руку:

– Поклянись!

– В чем, дорогая моя?

– Поклянись, Арти, что ты не оставишь меня ни на минуту!

– Ты чего-то боишься?

– Я боюсь… за тебя… – едва слышно выговорила она. Артур озабоченно посмотрел на нее и увидел, что по щекам Эли струятся слезы. Он осторожно вытер их тыльной стороной ладони.

– Эли, девочка моя, что с тобой? Я чего-то не знаю?

Теперь Эли плакала как ребенок, часто и громко всхлипывая.

– Да, Арти, да. Прости меня. Ради Бога, прости. Но ты… очень… многого не знаешь…

– Так поделись же со мной. И я буду знать больше.

– Я не могу рассказать тебе всего. Пока не могу. Но…

МакГрегор положил ей руку на колено.

– Давай начнем с начала. Почему ты больше опасаешься за мою жизнь, чем за свою собственную? И как ты могла бы меня защитить?

Она вынула из пачки сигарету и закурила, не произнося ни слова. Выкурив ее до половины, Эли погасила сигарету, вздохнула и сказала:

– Начинать надо с профессора Лонгдейла.

– Лонгдейла? Ты хочешь сказать, что я о нем ничего не знаю? – приподняв брови, спросил Артур.

– Знаешь. Но то, что знаешь ты, – как и практически все остальные – было не более чем театром. Маскировкой, скрывавшей то, кем он был на самом деле.

– Он не был профессором?

– Номинально был. И действительно вел курс науки о символах. Ему нужен был социальный и научный статус. И профессорский титул был одной из множества масок. Хотя и не главной.

– И… что же было главной?

– Тебе хорошо известно, что он преподносил себя как воинствующего атеиста, борца за науку против религии – вместе с Доукинзом и прочими.

Молодая парочка, присевшая в нескольких метрах от Артура и Эли, при словах «религия» и «Доукинз» с любопытством посмотрела в их сторону.

– Давай пройдемся, Эли, – Артур подал ей руку. – Через пару часов нам уже можно будет обустраиваться в купе.

И в этот момент он застыл, как камень, как статуя Афины, напротив которой они находились. Его полузакрытые веки дергались с бешеной скоростью. Парень-итальянец, сказав что-то своей спутнице, бросился через несколько рядов ступеней к Артуру. Эли мгновенно встала между ним и МакГрегором, делая отрицательные жесты:

– No, no, tutto e buono! Всё окей, окей!

– No OK! – нахмуренно и озабоченно убеждал ее курчавый паренек. – Sono un medico! Non bene! Questo fit!

– Это не припадок, – раздался вдруг баритон Артура. – Sto bene. Grazie, signor!

– Вы был плохо, – не унимался юный медик, на сей раз на ломаном английском. – Я видеть. Я знать это.

– Что ж, посмотрите мне в глаза, пощупайте пульс, если это вас успокоит, – благодушно произнес МакГрегор. Но итальянец уже и сам видел, что приступ прошел.

– Окей? – спросил Артур.

– Окей! Tutto bene! – «Un medico» поднял большой палец вверх.

– Ну, дорогая, – МакГрегор, согнув руку в локте, предложил ее Эли, другой рукой помахав парочке, столь трогательно озаботившейся его состоянием:

– Arrivederci!

И, поднявшись на тротуар набережной, они неспешно двинулись по ней в сторону вокзала.

Однако Эли, сделав с десяток шагов, повисла на руке Артура.

– Арти, дорогой… Мы просидели добрых пару часов, но сейчас меня ноги просто не держат. Где бы нам пристроиться – только подальше от любых ушей?