Молчание

— Одними представлениями я долго не продержусь, — возразила Магамединову Весюткина. — Жить сказками — это не по мне.

— Я тебя очень хорошо знаю, дорогая Инга. Из-за банального приступа отчаяния ты нас не бросишь. Но если тебе важно знать, что твои действия не бессмысленны, то я тебя лично заверяю в том, что они не бессмысленны.

Весюткина кисло улыбнулась.

— В таком случае я вам заявляю, что у нас в отделении эпидемия, число зараженных достигло около двадцати процентов. А мы с вами до сих пор ничего не предприняли для того, чтобы эта эпидемия не распространялась.

— И какие будут предложения? — поинтересовался Магамединов.

— Закрываем терапию. И отделяем больных от здоровых. С первой по пятую палату кладем условно больных, а условно здоровых помещаем в оставшиеся палаты.

— Ну что ж, Инга, чтоб тебя больше не одолевали приступы отчаяния, тебе и поручим организацию карантина в отделении, — решил Магамединов. Бросил взгляд на Хонкина-младшего и улыбнулся. — Вижу, и серьезный помощник у тебя уже имеется.

12

Груша и Федор Иванович сидели на своих кроватях и смотрели друг другу в глаза. Это был немой поединок. Груша не выдержал и моргнул.

— Не старайтесь, Федор Иванович, меня напугать снова, — заговорил он. — Я вас больше не боюсь, я ведь понимаю, что страх свой я сам придумал, а уж потом вы все этим дружно воспользовались.

Федор Иванович притворно вздохнул и ответил:

— Ладно, Виталик, время покажет, убежал ты от своего страха или нет. Я-то вижу, что ты все еще мучаешься сомнениями и вернулся в эту палату только для того, чтобы доказать самому себе, что твой страх это не навязчивая идея, а суровая реальность.

Груша набычился.

— Бла-бла-бла. Мне, кажется, что вы не умеете ясно выражать свои мысли, просто кидаете в воздух много пустых слов.

— Нет, Виталик, ты не прав, я свои мысли всегда выражаю предельно ясно. А вот ты уже не способен адекватно воспринимать существующую реальность. Тебе везде и во всем мерещатся монстры и выдуманный тобой мир, который вдруг стал тебя окружать. Или, может, ты мне скажешь, что я не прав?

Груша стукнул кулаком по тумбочке.

— А вы меня не запугивайте! Не на того напали! Я не дурак и не сумасшедший! И вообще, я, может, не хочу больше об этом говорить.

Федор Иванович лег и накрылся одеялом.

— Успокойся, Груша, я тебе не враг. Враг твой таится в твоей голове и медленно уничтожает тебя изнутри.

Груша нахмурился.

— Ага, так я и знал! — сказал он. — Вы не обижайтесь, но я вас слушать больше не собираюсь. Бред несете. Да и рассказчик из вас, если честно, хреновый. Лично меня аж тошнит от ваших тупых баек.

Федор Иванович ничуть не рассердился и тем же добреньким тоном продолжил:

— Мне жаль тебя, Виталик. Искренне жаль. Ты тонешь в мире своих страхов, с каждым днем погружаясь все глубже и глубже в нечто далекое от реальности. Ты принимаешь помощь тех, кого придумал твой разум и сознательно отказываешься от помощи тех, кто способен тебе помочь.

Выражение лица у Груши на секунду стало озадаченным: он задумался над словами Федора Ивановича. Затем с презрением посмотрел на старика.

— Ловко это вам удается.

— Что удается, Виталик?

— Пудрить людям мозги всякой ахинеей.

13

Из большой кучи человеческого фарша, в котором перемешались головы, ноги и руки людей, выползли одиннадцать «ногогрызов» и встали кольцом по середине вестибюля. «Вжи-жи-жить… вжижить… вжи-жи-жить», — засверкали они своими острыми пилами.

Оля уткнулась лицом в плечо Сергея и заорала во весь голос:

— Я больше не могу смотреть на это!

Сергей беглым взглядом окинул вестибюль. Люди залезли, кто куда смог. Кто на подоконник, кто на столы, кто на скамейки и стулья. У трех мужчин, что стояли на подоконнике, с ног текла кровь и собиралась в лужу на полу. Артем и Полина стояли на кожаном кресле недалеко от скамейки Сергея и Оли.

Сергей с бессильной яростью поглядел на «ногогрызов».

— Вот же твари! — закричал он. — Найду и растопчу каждую!

«Ногогрызы» стали показывать свои пилы: они выезжали из их тел под разным наклоном.

— Суки же! — всхлипнул Артем.

«Ногогрызы», продемонстрировав свои силы, выстроились в центе вестибюля в боевом порядке: пятеро впереди и шестеро позади — и медленно стали удаляться в сторону лестницы. «Вжи-жи-жить… вжижить… вжи-жи-жить».

14

Магамединов отодвинулся от лабораторного стола и повернулся к Кругловой, которая в это время стояла у центрифуги, рассматривала пробирки с кровью и записывала что-то в большую тетрадь.

— Я не могу понять, как такое возможно, — заговорил Максим Викторович. — Наша «зараза» начинает свою жизнь, как неклеточное образование. И это не вирус. Это нечто имеет размер меньше клетки, но наделено разумом. Оно меняет свое поведение в разных ситуациях. Сначала оно просто разрушает клетки, затем их же восстанавливает.

Круглова, слушая Магамединова, подошла к компьютеру и ввела из тетради данные для обработки.

— Хорошо, но как это нечто вдруг становится червями и еще чем-то непонятным? — поинтересовалась она.

— Я разрезал тело Шарецкого вдоль и поперек, кромсал его хуже всякого мясника.

Круглова бросила злой взгляд в сторону Магамединова.

— Максим, давай без подробностей!

— Так вот, — принялся объяснять заведующий терапевтическим отделением. — В кишечнике эти твари получают свое первое резкое увеличение: они просто растут в размерах и становятся все больше и больше.

— Как такое возможно? — удивилась Круглова.

— Не знаю… Есть у них свои секреты. Они жрут все, что ест человек. Вот откуда у больных появляется звериный голод.

— Ничего себе!

— Твари эти по-своему молодцы, они берегут организм жертвы до последнего и уничтожают только тогда, когда им становится тесно.

Круглова отодвинулась от компьютерного стола.

— Права Весюткина, нам надо задуматься о более серьезных средствах индивидуальной защиты.

— Это, конечно, очень нужное дело, но ты дослушай меня до конца…

— Ну что еще? — раздраженно спросила Круглова.

— Вырвавшись на волю, — продолжил рассказывать Максим Викторович, — эти паразиты вновь резко начинают увеличиваться: тупо, но быстро растут в размерах.