Молох морали

– Ага, - расхохотался Нальянов.
– Записка ваша и почерк ваш, инициалы зато мои, спальня снова ваша, девица в моём доме идёт в вашу постель. Дивны дела твои, Господи.

Дибич вздохнул. Он не мог признаться Вельчевскому, что решил заманить к себе Климентьеву запиской от имени Нальянова. Не мог доказать, что перепутал шляпки. Не мог объяснить, что вовсе не Анастасию Шевандину ждал к себе в полночь - всего за восемнадцать часов до её смерти. Он попал в дурной капкан двумя ногами и понимал это.

– Если вам что-то мешает рассказать правду, - усмехнулся Нальянов, - правдиво солгите. И если вы не настолько щепетильны, чтобы принять от меня помощь...

Дипломат резко повернулся к нему.

– Что мне делать?

– Пусть следствие думает, что я был в курсе этой записки, - посоветовал Нальянов.
– Вы можете сказать, что знали о моей связи с девицей, хотели приволокнуться за ней, имея в виду лёгкую добычу, посоветовались со мной, и я согласился, чтобы вы заманили её к себе от моего имени. Мне она была безразлична, и вы знали об этом. Она пришла, вы своё получили, а кто убил девицу на следующий день - знать не знаете. Лучшая ложь та, в которой много правды.
– Глаза Нальянова болотно искрились.
– Разумеется, о Климентьевой - ни слова, даже если её угораздило стать новой жертвой маньяка: вам до этого дела быть не должно.

– И вы подтвердите, что знали о записке?
– оживлённо спросил Дибич. В словах Нальянова ему и вправду померещился выход.

– Что мне, подлецу, стоит солгать следствию?
– язвительно рассмеялся Юлиан.
– Да, дорогой Андрэ, я готов это подтвердить.

Дибич облегчённо вздохнул. Он понимал, что Нальянов проявляет по отношению к нему высокомерное великодушие, но сейчас решительно всё заслонило беспокойство о себе. Подобная история, всплыви она во всех подробностях в свете, могла бы здорово уронить реноме и стоить карьеры. Не говоря уже о том смешном положении, при котором он, незадачливый Казанова, ловил в сети утончённую красотку, а получил чужие объедки.

– Благодарю вас, - сказал дипломат почти искренне.

Однако заняться лжесвидетельством им довелось не скоро: Елены нигде не было. Ростоцкий был бледен, к нему вызвали врача. Эмансипированные девицы недоумевали, Лизавета и Анна испуганно жались друг к другу, Белецкий метался по даче генерала как помешанный, но только путался у всех под ногами. Харитонов, Гейзенберг, Деветилевич, Левашов и Осоргины отправились в Старую Сильвию, обошли весь парк, выкрикивая имя Елены, но никто не отозвался. Собака Ростоцкого и полицейский пёс Вельчевского взяли след, но явно вчерашний, и Валериан Витольдович с Вениамином Осиповичем, прометавшись несколько часов по поляне и местам пикника, тоже ничего не нашли, убедившись, что девица пропала бесследно.

"Холодный идол морали" в центре всего этого сумбура был воплощением ледяного спокойствия: он заказал кухарке бефстроганов и послал за бутылкой роскошного вина, потом прогулялся по чалокаевскому парку и сел обедать в одиночестве, ибо Лидия Витольдовна и Дибич ушли в Сильвию узнать об итогах поисков. Когда они вернулись - вместе с Вельчевским и Валерианом Витольдовичем, Юлиан допивал уже последний бокал.

Дибича безрезультатность поисков всё же сильно обнадёжила, к тому же он был уверен, что убийца, кто бы он ни был, никогда не стал бы нападать на Елену в то время, когда рядом были её дядя и тётя. Она жива, просто... просто... он не знал, что предположить, но верил, что Елена непременно найдётся. Она забрела в какой-нибудь храм или старую церковь в Павловске, заблудилась или повредила ногу...

– Ничего не нашли, Валье?
– осведомился Юлиан тоном, который ясно говорил, что в ответе он не сомневается.

– Её нигде нет, - ответил младший Нальянов, приступая к трапезе.
– А ты чем занимался, Жюль?

– Меня господин Дибич обвинил в равнодушии к следствию, - любезно улыбнувшись Андрею Даниловичу, светским тоном сообщил Нальянов, - всего-то за то, что часок понежился в ванной. Между тем, - Юлиан вытер губы салфеткой и положил её на стол, - девицу я нашёл.

Дибич в изумлении выронил вилку, звякнувшую о край тарелки, Вельчевский замер, Лидия Витольдовна усмехнулась, а Валериан, сохраняя каменное спокойствие, осведомился:

– И где она, Жюль?

– Вам всем лучше дообедать, а после сопровождать меня.

– Какого чёрта?
– вспылил Дибич, с досадой отбросив салфетку.
– Вы всё это время знали, что с девушкой?

– Не знал, - покачал головой Нальянов.
– Она могла быть в Сильвии, заплутать в незнакомых улицах, упасть в обморок, наконец. Есть и ещё один вариант - попала в воды Славянки, и тело её кануло на дно. Однако, прогулявшись в ваше отсутствие по округе, я отверг это допущение. А теперь, когда ваши поиски окончились безуспешно, я могу с весьма большой точностью предположить, где она пропала.

Лидия Чалокаева единственная не придала большого значения словам племянника. Она с аппетитом ела, заботливо спросила Юлиана, что он будет на ужин, приказала принести ещё вина. Дибич заставил себя успокоиться и снова принялся за еду. Валериан поднял глаза на брата.

– Значит, она мертва?
– он, казалось, утверждал это.

Дибич обмер, в глазах его потемнело. Вилка снова со звоном ударилась о тарелку.

Юлиан уверенно кивнул.

– Да, Валье.

– Это... это ваши догадки!
– Дибич почувствовал, как рывками заколотилось сердце.
– Чушь!

Нальянов усмехнулся и промурлыкал:

– "Белый саван, белых роз деревцо в цвету, и лицо поднять от слёз мне невмоготу..."

Дибич побледнел, чувствуя, как спирает дыхание: Нальянов безжалостно процитировал песенку утопленницы Офелии. Валериан же спокойно закончил трапезу.

– Я, кажется, тебя понял, - он исподлобья взглянул на брата.
– Ты полагаешь, она... в нашем пруду? У меня была эта мысль, но собаки-то не пошли туда.

Чалокаева нахмурилась, бросила встревоженный взгляд на племянников, но ничего не сказала, хоть было заметно, что эта догадка Валериана её отнюдь не порадовала. Она не любила, когда кто-то появлялся в её имениях без её ведома, а уж утопленницам в собственном пруду и вовсе была не рада. Чалокаева внимательно посмотрела на Юлиана. Увы, на сей раз любимый племянник не смог порадовать её.

– Они и не могли туда пойти, - он развёл руками.
– Она же вчера вечером промочила ноги. Едва ли у неё была с собой другая обувь. Стало быть, она надела калоши, что стояли у входа.

– Этого не может быть, - Дибичу казалось, что всё, что говорит Нальянов, тот говорит специально, чтобы побесить его.
– Это... это просто вздор!

Валериан же явно ни на минуту не усомнился в словах брата.

– Значит, ты уверен, что рано утром убийца выманил её из дома, они пошли через сад Ростоцкого в наш парк, и там он около пруда задушил её и сбросил в воду?

– Думаю, да. Я полагал сначала, что он вывел её к реке, но, когда прошёл туда, заметил, что Савинковы вырубили на подходе к своей даче кусты и берег почти голый, да и глубина там - курице по колено. И видно всё вокруг - на выстрел. Значит, спрятал у нас, тут везде кусты, пруд в пару саженей глубиной.

– Выходит, она не подозревала его в убийстве Шевандиной.
– Валериан допил вино и повернулся к Вельчевскому.
– Я полагаю, Вениамин Осипович, нам надо проверить догадку брата.

Тот уже стоял на ногах. Чалокаева подозвала к себе лакея и что-то тихо сказала ему. Дибич, которого сильно трясло, тоже поднялся.