Мощи Распутина. Проклятие Старца

— Уинфилд? Она про него говорила, — вспомнил Росток. — Он что-то вроде консультанта, верно?

Ли Монтгомери вывел его в коридор, где их не могли слышать остальные работники.

— Он консультант по рейтингам. Странный человек. Всегда мерзнет и жалуется, что недостаточно тепло. Мы не даем домашних адресов своих сотрудников — но для вас я могу поступиться этим правилом, если…

— Если что?

— Если вы обещаете мне права на эксклюзивный репортаж о том, что за чертовщина творится у вас в Миддл-Вэлли.

— Я уже пообещал их Робин.

— Да, но она ведь сбежала? С точки зрения этики — это повод разорвать любое ваше с ней соглашение.

57

Если Гамильтон Уинфилд выбирал себе дом из соображений безопасности, а не красоты, он, без сомнения, сделал правильный выбор.

Адрес, полученный от Ли Монтгомери, привел Виктора на второй этаж двухэтажного здания, в котором когда-то располагалась пекарня. Оно было огорожено, поэтому подойти к нему незамеченным было невозможно. Пустая асфальтированная площадка вокруг дома освещалась призрачно-желтым светом. В здании по соседству находился полицейский участок. Преодолев один пролет деревянной лестницы, Росток оказался перед дверью в квартиру Уинфилда. Датчик движения, зарегистрировав приближение Ростка, активировал огромный прожектор. Камера, прикрепленная к стене дома, снимала каждого, кто поднимался по ступеням. Небольшой интерком и глазок в двери служили финальными этапами охраны.

Росток нажал на кнопку звонка. Он вдруг подумал, что Уинфилда может и не быть дома.

Не услышав изнутри никаких звуков, он снова надавил на кнопку и назвал свое имя в интерком.

— Я знаю, кто ты, — раздался из динамика голос, прерываемый металлическим звуком помех. — Подожди пару секунд.

Вслед за голосом послышался лязг цепочки, щелчок замка и, как показалось Ростку, скрежет засова. Наконец дверь открылась, но ровно настолько, чтобы Росток мог проскользнуть внутрь. Ему показалось, будто он входит в топку. Комната была темной, не считая красного свечения огромного электрического обогревателя, посылавшего волны теплого спертого воздуха.

— Ты пришел насчет девчонки? — раздался в темноте голос старика. Мимо обогревателя прошла тень. — Я знал, что ей нельзя доверять.

— Вы скажете, где она? — спросил Росток.

— Я могу сказать, что вчера вечером мы потеряли связь с ней. Она сообщила, что последние два дня была с тобой, а потом перестала звонить. Когда ты видел ее в последний раз?

Росток шел на ощупь вдоль стены, стараясь держаться на некотором расстоянии от Уинфилда. Он не понимал, как нормальный человек мог жить в такой жаре.

— Сегодня днем. Она сбежала вместе с уликой.

С мощами? — голос старика задрожал. — Она украла мощи Распутина? Ты знаешь, куда она направилась?

— Откуда вам известно, что это мощи? — спросил Росток. Когда глаза привыкли к темноте, он смог разглядеть Гамильтона. Тот выглядел невероятно старым, с густыми бровями, впалыми щеками и кривым носом. Его глаза, отражавшие красное свечение обогревателя, выглядывали из глубоких глазниц. — Робин не могла вам этого сообщить. Она узнала, что рука принадлежала Распутину, несколько часов назад.

Старик сел в кресло рядом с обогревателем.

— Думаю, она догадывалась, — сказал он. — Она умна, это точно. Умнее, чем все они вместе взятые. Может быть, даже слишком умна.

— Это угроза?

— Вовсе нет. Просто констатация факта. Взяв мощи, она подвергла себя огромной опасности.

— Почему? Из-за чего они так опасны?

— У тебя с собой диктофон?

— Нет, — сказал Росток и добавил после паузы: Можете обыскать меня, если хотите.

— Проклятые диктофоны, — проворчал старик. — Теперь они у каждого репортера. Говоришь слово, и никто не гарантирует, что оно останется между вами.

— Можете мне поверить, — сказал Росток. — Я никому не передам информацию, которую вы мне сообщите.

— Я это уже слышал, и не раз, — отозвался старик. — От более влиятельных людей, чем ты. И каждый раз я слышал ложь. Какого черта мне тебе верить?

— Такого, что я до сих пор никому не раскрыл ваш обман.

В темноте он услышал удивленный вдох старика.

— Ты знаешь, кто я? — старик попытался придать голосу важность.

— Ваше имя действительно Гамильтон Уинфилд, — ответил Росток. — И вы когда-то были корреспондентом-международником, но вы не консультант по рейтингам. Я взял в студии «Канала 1» копию вашего резюме и позвонил на станции в Нью-Йорк и Бостон, где вы якобы работали. Там о вас никогда не слышали.

Некоторое время в комнате было слышно только жужжание обогревателя.

— Ты говорил Джейсону? — раздался голос старика.

— Нет.

— А Ли Монтгомери?

— Нет.

— Кто-нибудь на станции знает?

— Понятия не имею, — ответил Росток. — Думаю, у них просто не возникало мысли проверить.

— Потому что рейтинги растут. Пока будут подниматься рейтинги, они будут мне верить, что бы я ни сказал. Им, в отличие от тебя, не придет в голову навести обо мне справки. Особенно учитывая, что владельцы станции обеспечили мне полный контроль над их деятельностью.

Он самодовольно усмехнулся:

— Наличие связей в высших кругах весьма полезно, — сказал он. — Присаживайся, юноша, мы с тобой поговорим. Тебе придется извинить меня за жару. Я провел десять лет в трудовом лагере в Сибири и теперь у меня пониженная свертываемость крови. После обморожения я потерял три пальца на ноге, а теплорегулирующая система моего тела была навсегда повреждена. Я не чувствовал тепла с тех самых пор, как вернулся на родину.

Гамильтон Уинфилд зажег трубку. При тусклом свете спички Ростку показалось, что на лице старика играет улыбка. Словно он был счастлив иметь рядом с собой человека, который слушал его добровольно, а не из-за подобострастия. Старик напомнил Ростку деда, тоже любившего вспоминать молодость.

— Почему бы тебе не рассказать мне, что ты знаешь о мощах? — предложил Уинфилд. — Это сбережет время: мне не придется повторять то, что тебе и так известно.

Старик, причмокивая, втягивал дым из трубки, пока Росток в темноте рассказывал ему о смертях Ивана Даниловича и его сына Пола, о Николь и банковском сейфе, об обнаружении кисти и о результатах исследования профессора Альцчиллера. Он рассказал Уинфилду о том, что убили двух старых друзей Ивана, что все, кто входил в контакт с рукой, умерли загадочной смертью якобы от естественных причин. Все, кроме Робин и самого Ростка. И, наконец, он высказал свои подозрения: все смерти как-то связаны с Распутиным и его способностью заговаривать кровь. Что ожило какое-то проклятие.

Гамильтон Уинфилд слушал, не перебивая. Он не сказал ни слова, пока Росток не закончил.

— Пока ты справляешься неплохо, — заключил он. — Но пару вещей все-таки упустил.

— Например?

— Ты знал, что предки Робин Кронин из России? Фамилия ее матери — Кронштадт. Ее дед и бабка приехали из Риги в Филадельфию в 1918 году. Ее отец умер, а у матери неизлечимая болезнь, рак спинного мозга, которая приковала ее к инвалидному креслу. Ей осталось жить не больше трех месяцев, — он поднял трубку, и угольки, обдуваемые потоками воздуха, замерцали красным. — Я, впрочем, более чем уверен, что Робин не рассказывала вам ничего из этого.