Мощи Распутина. Проклятие Старца

— Значит, все эти ее анонимные источники были подставными, как и вы.

— Информацию она получила достоверную, — возразил Уинфилд. — Только не от кого-то, а от меня. Так я проверял своих работников. Смотрел, на чьи мозги можно положиться.

— Но вы им не доверяли.

— При моей работе доверять нельзя вообще никому. Среди коллекционеров слишком большая конкуренция, — Уинфилд отложил трубку, и угольки в ее чаше начали гаснуть. Его голос становился усталым. — Я даже не знаю, могу ли я верить тебе, Росток. Одно я знаю точно: ты умен, и уже доказал, что умеешь хранить тайны. Ты не поможешь мне? Я могу неплохо заплатить.

— Деньги меня не интересуют, — ответил Росток. — Я только хочу положить конец убийствам и смертям. И узнать, почему они происходят.

— Ты представляешь, сколько стоят мощи Распутина? Только представь, сколько отдадут за этот мертвый кусок плоти определенные люди.

— Он не стоит всех тех жизней, которые за него отдали.

— Благородные слова. Но если не поможешь мне достать его, смерти будут продолжаться.

— Вы не доказали свое право требовать эти мощи, — заметил Росток. — Пока не появится кто-то из близких родственников Пола Даниловича, кисть принадлежит его вдове.

— Возможно, да, а возможно, нет, — ответил Уинфилд. — Но прежде чем обсуждать владельца, мощи нужно найти. А в процессе поисков ты просто обязан выяснить личность моего оппонента. Поверь, это сделает тебя знаменитым: поимка убийцы, оставившего за собой шлейф из трупов на двух континентах.

— А откуда мне знать, что я не сижу в одной комнате с этим убийцей прямо сейчас? Откуда мне знать, что это не вы?

— Ниоткуда. Но ты знаешь по крайней мере, что руки Распутина у меня нет. Поверь, будь она у меня, ты бы меня здесь не нашел.

Росток уставился на старика. Его история о том, как церковная реликвия попала из российского монастыря в банковский сейф Миддл-Вэлли, на первый взгляд казалась правдивой. В ней был мотив для убийства четырнадцати ветеранов. И даже объяснение того, зачем приехал сам Уинфилд. Однако старик все еще не упомянул о том, что беспокоило Ростка больше всего.

— Вы так много знаете об этих мощах. Скажите, почему все, кто связан с ними, умирают. Я говорю не про убийства, а о людях, умерших своей смертью. Похоже, каждый, кто был рядом с ней, уже мертв. Кроме Робин, вдовы и меня.

— Если допустить, что Робин до сих пор жива, — поправил Уинфилд.

60

— Мои оппоненты не остановились перед убийствами ради этих мощей, — сказал Уинфилд. — Думаю, они вполне способны поднять руку на женщину.

— Только если это не они ее работодатели, — предположил Росток, только затем осознав, как искусно Уинфилд сменил тему: — Но вы так и не ответили на мой вопрос. Я понял, почему убивали ветеранов. Но из-за чего умерли остальные?

— Вы же сами сказали: от естественных причин.

Голос Уинфилда звучал подозрительно бесстрастно.

— Но каждая из этих смертей была вызвана определенной формой кровотечения, — сказал Росток. — А Распутин был известен именно тем, что умел заговаривать кровь.

— Распутин давно мертв. Неужели вы думаете, что дух, или призрак, или что-то там еще является причиной всех этих смертей?

— Мой дед думал бы именно так. Полагаю, он принял бы это за проклятье, которое настигает каждого, кто тревожит мощи.

— А вы сами что скажете?

— Не знаю, — признался Росток. — Я действительно не знаю, что думать.

— Что ж, возможно, ваш дед оказался бы прав. Может быть, проклятья в классическом его понимании тут и нет, но определенно происходит нечто зловещее.

Уинфилд, казалось, играется с этой мыслью, однако для Ростка дело было смертельно важным. Если проснулось некое проклятие, месть мистической фигуры, убитой более восьмидесяти лет назад в далекой стране, то Росток, подобно всем прикоснувшимся к руке, был и сам обречен на смерть.

Он замолчал, размышляя над перспективами.

Распутин обладал мстительной натурой, уничтожив множество как политических, так и личных врагов, это знали все. А в знаменитом письме, где он предсказывал свою смерть, Распутин с ужасающей точностью описал ее страшные последствия.

Но месть за свое убийство он уже осуществил: над императорской семьей, над русской знатью и над всей русской нацией.

Зачем ему желать чего-то большего?

И почему здесь, в Миддл-Вэлли?

Зачем наказывать людей, которые не имели никакого отношения к событиям столетней давности?

У Уэнделла Франклина в роду не было русских, и к мощам он тоже не прикасался. Как и Зиман, и Бракнер. И уж точно — Альцчиллер. Причин убивать профессора было еще меньше, чем остальных. Из всех, кто находился рядом с мощами Распутина, он один относился к ним с должным почтением. Даже не просто почтением, а благоговением. Нет, у Распутина определенно не было причин убивать Альцчиллера.

— В чем дело? — спросил Уинфилд. — С чего ты вдруг замолчал?

— Думал о профессоре Альцчиллере.

— Хороший человек. Жаль, что он умер.

— Я тут вспомнил… Он хотел, чтобы я кое с кем связался.

В голосе Уинфилда появилась настороженность:

— Ты помнишь с кем?

— Имя было немецкое. Он назвал его перед тем, как умереть. Это был некто по фамилии Детрик.

Реакция на услышанное имя сразу же отразилась в выражении лица Уинфилда. Оно стало неподвижным, глаза сощурились.

— Никогда о нем не слышал, — сказал он.

Уинфилд умел отлично скрывать свои эмоции. Но в первый раз за весь вечер Росток мог точно сказать, что старик лжет.

— Он назвал еще одно имя, — вспомнил Росток. — По-моему… Шерман. Да, Шерман. Детрик и Шерман. Может быть, это один человек — Шерман Детрик. А может быть, два разных.

Уинфилд перевернул трубку и высыпал пепел в пепельницу. Похоже, это был сигнал Ростку, что разговор окончен. Старик встал с кожаного кресла и проводил полицейского до двери. Хотя Уинфилд и пытался это скрыть, он явно был чем-то обескуражен.

Кем был этот загадочный Детрик, подумал Росток. И почему упоминание его имени вызвало такую резкую смену в поведении Уинфилда?