Москва слезам не верит

Они сели на кухне, Изабелла разлила чай, и Катерина рассказала ей все о посещении врачей и о последнем разговоре с Рудольфом.

– Сволочь! – выругалась Изабелла. – Все они такие! Всегда расплачиваемся мы.

Изабелла достала записную книжку и набрала номер телефона:

– Берта, надо показаться. Не мне. Я уже отыгралась. Сама определишь. Хорошо. – Она положила трубку и сказала Катерине: – Едем!

Они на троллейбусе доехали до Крымской площади, переулком вышли к старому четырехэтажному дому. Им открыла дверь пожилая женщина в белом халате.

– Посидите на кухне, – попросила она.

Проходя мимо комнаты, через полуприкрытую дверь Катерина увидела на столе полную женщину с раздвинутыми ногами и рядом с ней еще одну женщину – в белом халате.

Они прошли на кухню. Изабелла закурила.

– Как вошла, так сердце заколотилось от страха, – произнесла Изабелла. – Если бы ты знала, сколько баб прошло через эту квартиру!

– И ты тоже?

– Пять раз.

– Пять абортов?

– Всего семь, – усмехнулась Изабелла. – Так что не бойся! Пятнадцать минут неприятных ощущений – и через неделю все забудешь, а через месяц можешь начинать все сначала.

Катерина услышала стон.

– Не ори! – Голос у женщины был прокуренный и старый.

– Что, прямо сейчас и мне? – испугалась Катерина.

– Сейчас и тебе. Тянуть дальше некуда.

Катерина услышала, как тот же прокуренный голос сказал:

– Дай ей нашатырю. Очень уж чувствительной стала!

Потом они слышали приглушенные голоса в передней, хлопнула дверь, и на кухню вышла седая старуха в белом халате.

– Простыни захватила? – обратилась она к Изабелле.

Изабелла вынула из сумки простыни, коробку конфет, флакон духов.

– Пошли, – позвала старуха Катерину.

Большой обеденный стол застелили простыней.

– Раздевайся, – сказала старуха.

Катерина разделась. Это был уже третий осмотр за последние две недели – он закончился неожиданно быстро.

– Слезай, – скомандовала старуха, – одевайся!

– Сегодня не будешь? – спросила ее Изабелла.

– Ставь чай, – приказала старуха Изабелле.

Они сидели за тем же столом, на котором только что лежала Катерина, со стола сняли простыни и застелили скатертью. Старуха принесла водку в графинчике. Они выпили с Изабелой из серебряных рюмок, закурили, старуха – папиросу «Беломорканал», Изабелла – сигарету с фильтром.

Катерина впервые видела Изабеллу такой робкой: она молчала, не задавала вопросов, ожидая, что скажет старуха.

– Двенадцать недель, – наконец проговорила старуха.

– Я знаю, – подтвердила Изабелла.

– Если знала, зачем привела?

– Берточка, ты же все можешь.

– Это надо уже в клинике делать, это уже операция.

– Может быть, рискнешь?

– Нет, – заявила старуха. – Плод большой. Может быть кровотечение. Рожать ей надо.

– У нее нет мужа.

– У многих нет мужей. Рожают же. Расскажи все родителям, должны понять.

– У нее родители далеко, – стала объяснять Изабелла.

– В домработницах у тебя, что ли? – спросила старуха.

– Да нет, знакомая…

И Катерина поняла, что на помощь Изабеллы она может не рассчитывать.

– Учишься, работаешь? – обратилась старуха к Катерине.

– Работаю.

– Где?

– На фабрике.

– Рожай, – предложила старуха. – Беременных не увольняют, это раз. Потом отдашь в ясли, потом в детский сад на пятидневку; а потом, глядишь, и замуж выйдешь, легче будет.

– Она в общежитии живет, – добавила Изабелла.

– Ну и что? – спросила Берта. – С ребенком не выгонят. Профсоюз, комсомол защитят. А еще лучше – в партию вступи. Партийные своих берегут, а ты вступай, чтобы сберечь будущего ребенка.

– Фи, Берта, – поморщилась Изабелла.

– Я правду говорю, – сказала Берта. – Судя по всему, ей ждать помощи не от кого. Так что, милочка, надейся на себя, не пропадешь! И ребенка вырастишь. У советской власти есть все же кое-какие преимущества. А когда этот подлец увидит ребенка, подросшего, прелестного, может быть, он вернется. Я таких случаев знаю много.

– Не нужен он мне, – призналась Катерина.

– Правильно, – поддержала Изабелла. – Предателей не прощают!

– А ты поглупела, Изабелла, – усмехнулась старуха. – Какое это предательство – нормальная трусость. Когда тебя мужики бросали, ты же не считала их предателями. Ну, не повезло, говорила. И находила следующего. Как академик-то?

– Нормально. – Изабеллу этот разговор не устраивал. Она открыла сумку и достала кошелек.

– Ничего не надо, – отказалась Берта. – Если бы я за разговоры деньги брала, миллионером давно бы стала.

– Все-таки консультация!

– Перестань, – оборвала ее Берта. – А твою проблему может решить комиссия при райотделе здравоохранения. Если очень будешь настаивать, сделают они тебе операцию, куда денутся. Но не советую. В больницах конвейер, а после такого рода абортов на всю жизнь можешь остаться бесплодной. Не рискуй!

Изабелла поймала такси. Она доехала до своего дома на площади Восстания и, выходя из такси, сунула Катерине деньги, сторублевую купюру.

– Поезжай на такси, – сказала она Катерине. – Сегодня тебе досталось, – и захлопнула дверцу.

Шофер довез ее до общежития, ворча, отсчитал сдачу. Людмила ждала Катерину и сразу набросилась с расспросами.

– Потом расскажу. – Катерина легла и укрылась пледом.

– Ну хотя бы суть! – попросила Людмила.

– Он сказал, что у нас лучшее здравоохранение в мире.

– Поняла. Надо звонить Изабелле, – решила Людмила.

– Уже.

– И что?

– Ничего. Дала сто рублей.

На следующий день Катерина в обеденный перерыв зашла в медчасть фабрики. Она все рассказала врачу, недавней выпускнице мединститута. После работы врач с Катериной поехали в женскую консультацию. Снова были уговоры. Катерина настаивала. Ее обещали направить на комиссию при райздравотделе, но шли дни, а ее все не направляли.

Катерина приходила с работы, ужинала и ложилась. Она лежала, отвернувшись к стене, засыпала, просыпалась и снова засыпала. Однажды Людмила многозначительно сказала:

– Я кое-что предприняла.

Катерина не стала ее расспрашивать. А поздно вечером в дверь их комнаты решительно и громко постучали, вошла мать Рачкова. Она осмотрела комнату, ее взгляд остановился на Катерине:

– Так, значит, здесь живет дочь академика Тихомирова?

– Садитесь, – Катерина вдруг забыла ее имя и отчество. – Раздевайтесь.