Мой домовой — сводник
Шрифт:
— Ага, пельмени из магазина…
— Но в этот магазин я успевала сбегать утром сама! И ты не смеешь меня упрекать в том, что я не хлебосольничала на чужой кухне, с которой бабка никогда не выходила, но ни разу мне даже чайку не предложила попить вместе.
— А сейчас ты собралась готовить? Когда? И как? Чтобы я разогревал себе сам и жрал это тоже в одиночестве?
Господи, кухня здесь все-таки тоже маленькая. Мне уже просто дышать стало нечем за одним с ним столом!
— Подстройся под мой график. Народ с удовольствием зайдет подстричься после работы. В чем проблема?
— Проблема в том, что тебе не надо быть на работе до восьми. Это все твое желание
— Это так, — я поднялась и вылила борщ в раковину, поняв, что ничего больше не хочу. — Я училась и работаю для того, чтобы жить, как я хочу. Может, я еще не живу так, но стремлюсь к этому всеми силами. А к чему стремишься ты, я не знаю…
Я оставалась к нему спиной, лицом к раковине. И вдруг перед моим носом появился кот и ударил лапой по крану. Я включила ему воду. Он немного попил и начал брызгаться.
— Пошли, я покажу тебе игрушки, которые купила для тебя, — позвала я кота, но он точно меня не слышал, продолжая самозабвенно лупасить воду.
Тогда я повернула кран. И через секунду кот завозмущался и даже замахнулся на меня лапой, но я проигнорировала просьбу и пошла в коридор к оставленным пакетам.
Вадим все еще молчал. Я прошла в комнату и, сев на краешек дивана, принялась распаковывать самоходную мышь, молясь, чтобы батарейки входили в комплект. Они там были. Только открыть крышку я не могла. Вернее, боялась содрать лак. Просить Вадима о помощи не хотелось. Но он пришел следом. Раньше кота и, грубо бросив "дай сюда", забрал у меня игрушку. Потом опустил ее на пол и отправил пультом в коридор.
— Иди сюда, серый монстр! Смотри, что мама тебе купила.
Я вздрогнула от слова "мама". Посмотрела в широкую спину Вадима и поняла, что у меня язык не повернется назвать его "папой" даже в обращении к коту. Но кот и не шел к игрушке. Вадим ушел в коридор, и я минут пять слушала шелест колес по линолеуму.
— Нафиг ты купила эту хрень? — вернулся Вадим в комнату с игрушкой в руках. — Сколько стоит?
— Какая разница… Это не на мои деньги, а на премиальные для кота.
Больше распространяться про Романа я не стала. Что еще родится в больном мозгу Марины Александровны, если сыночек расскажет ей про выкрутасы Вострова-Кострова, можно только гадать, да и то никогда не угадаешь.
Вадим, к счастью, не попросил подробностей, просто положил мышь под телевизор и сел рядом со мной, но не обнял.
— Ир, давай откровенно. Каким ты видишь наше будущее?
Какой тон! Я знаю, что он унаследован от мамы. Вопрос тоже от нее? Конечно! Потому я решила сострить:
— С котом?
— Со мной! — зло выплюнул Вадим и в собственническом жесте положил мне на колено руку. — Маман думает, что мы вскоре поженимся и родим ребенка. Она так думает, — повторил он почти басом, хотя я даже не пожала удивленно плечами. — И я должен ей что-то ответить. Я понял, что до осени ты не собираешься ничего делать, а потом?
Я молчала. Мне нечего было сказать. Во всяком случае, пока.
— С ребенком ты не сможешь преподавать, а я не потяну и семью, и квартиру, понимаешь?
Я не стала кивать.
— Жить год отдельно в квартире, где нет комнаты, которую ты так хотела, а потом переехать обратно к нам, глупо… Как понимаю, ты пока ничего не подписала…
— Я подписала, — солгала я. — Я подписала контракт на год, но сказала, что мне хотелось бы жить здесь и дальше.
Ход мыслей Марины Александровны понятен. Пошла в ход тяжелая артиллерия. Я так никогда и не научусь понимать, где его собственные мысли, а где мамины. Она начала кампанию
против кота, чтобы он не приехал к ней вместе с нами. Завтра она начнет пугать сынка токсоплазмозом у беременных! Или что там они, бедные, от кошек якобы получают…— Пока ты не платишь, можно отказаться. Ну или заплатить им неустойку какую- то…
Я вскочила, скинув руку Вадима, и встала напротив него в боевую позу.
— Я живу в этой квартире и точка! Ты можешь выбрать — жить со мной и смириться с тем, что нам придется отстегивать за жилье. Или…
Я не закончила фразу. Язык не поворачивался сказать то, отчего отрекалось сердце. Вадим не может променять меня на лишние пятнадцать штук… Но Вадим уже поймал "воробья". Заговорил быстро, хотя и остался сидеть.
— To есть, если я уйду, ты даже плакать не будешь?
Я молчала. Слезы были. Но пока только в груди. И я не хотела показывать их ему.
— To есть квартира тебе дороже меня…
— Нет! — закричала я. — Нет, дурак ты такой! Как ты не понимаешь, что я не тот человек, который может жить со свекровью, какой бы распрекрасной она ни была. Не могу и не хочу! Ты хочешь меня переделать? Мне двадцать восемь!
— Вот именно. Тебе двадцать восемь. У твоей сестры уже двое детей.
— Вот как?! — я сунула руки в карманы джинсов, поняв что они дрожат. — Что-то месяц назад ты и не думал заводить со мной детей. Что изменилось?
— A то, что ты решила больше со мной не встречаться, а жить. А это подразумевает под собой детей тоже. Не только котов!
— Знаешь, дети ведь тоже орут по ночам.
— Так это дети! Тут хоть понимаешь, ради чего страдаешь. А твой кот?
— To есть ты кота уже не хочешь? После одного дня? Ты "Маленького принца" не читал? Мы в ответе за тех, кого приручили.
— Мы не приручили этого кота. Мы ему вообще нафиг не сдались.
— А некоторым детям и родители нафиг не сдались потом…
Вадим промолчал. И вообще отвернулся.
— Мы так ни к чему не придем, — буркнул он, глядя в черный экран телевизора. — Ложись спать. И пусть эта тварь только попробует гавкнуть ночью…
— Коты мяукают…
Хотя наш Чихуня, может, и гавкает… Я вернулась на кухню, выбросила корм в мусорное ведро, вымыла миску и насыпала сухого корма, чтобы Вадим с утра не бросился подсчитывать кошачий бюджет.
Глава 18: Осетрина второй свежести и веселая новость
К разговору о квартире и детях мы не возвращались до самых выходных. Наверное, потому что за квартиру ни один из нас не отстегивал заработанное непосильным трудом бабло, и хозяева вообще никак не напоминали о себе. Ни одной эсэмэски от Романа я не получила и даже проверила, не занесла ли его случайно в черный список. Нет, он выжидал. Чего-то. Что касается детей, то заделать их у нас все равно бы не получилось — Чихуня был против внебрачных отношений.
Мы с Вадимом подулись друг на друга целый длинный день, а потом природа взяла свое. Он ни слова не сказал против пельменей и бублика к чаю, и я была не против получить от него то, ради чего женщины заводят себе мужчин. Но в самый ответственный момент Чихуня просунул под одеяло морду и промяукал резонный вопрос: "А чем это вы тут занимаетесь?" И, не получив, должно быть, вразумительного ответа, повторил вопрос раза три, пока Вадим, теперь уже за шкирку, не вынес кота в коридор. В нашу закрытую дверь Чихуня не стал скрестись. Он вернулся под бабкину дверь, и минут через пятнадцать мы оба уже готовы были рыдать, слушая мерное поскребывание. Спали ли мы в ту ночь хотя бы пять минут, не помню.