Мой холодный Эрих. Книга первая
Шрифт:
– Да, – тихо отвечаю и всхлипываю, опускаю голову.
– Не увижу твоего усердия – накажу, – грозится он.
– Да, Эрих Рудольфович, – говорю я, не поднимая глаз.
– И по утрам, если видишь меня в коридоре должен улыбаться мне и желать: «доброе утро».
– Да, Эрих Рудольфович.
– В столовой – «приятного аппетита».
– Да, Эрих Рудольфович, – опять всхлипываю.
– И садиться за стол лицом ко мне, чтобы я тебя видел.
– Да, Эрих Рудольфович, – судорожно вздыхаю.
Он целует меня в лоб.
– Как тебе с вибратором?
– Не
– Хорошо, ложись на мои колени, – он выключает вибратор.
Я слезаю с него, ложусь поперек его ног, головой вниз, попой вверх, упираюсь руками в пол. Но он не спешит вытаскивать эту штуку, раздвигает мои ноги и гладит мою промежность.
– Я посмотрел твое дело, ты попал сюда за изнасилование, а мне сказал, что девственник, – говорит он и хлопает ладонью по моим ягодицам.
– Простите. Я думал, вы спрашивали про гомо-девственность, – всхлипываю я, отвечать, свешиваясь вниз головой не очень удобно.
– Значит, с парнями ты никогда не был?
– Никогда, – судорожно сглатываю.
Он раздвигает мои ягодички и медленно начинает вытаскивать вибратор, затем снова просовывает его обратно. Я вскрикиваю и выгибаюсь.
– Потерпи.
Он двигает им вверх-вниз, переходит на круговые движения, расширяя мышечное колечко, я громко всхлипываю и слезы опять сами вырываются из глаз.
– А сейчас ты получишь за свое вранье.
– Какое вранье? – кричу я сквозь слезы.
– Что не рассказал мне, что ты изнасиловал девочку.
И он бьет меня по спине моим же ремнем. Сжимаю зубы и терплю, это можно перетерпеть, не страшно, больно только если прилетает по лопаткам, по пояснице не так уж.
Закончив с бичеванием, он снова начинает играть с вибратором, увеличивает скорость и шурудит им в моей попке. Я не выдерживаю, изгибаюсь и уже кричу в голос.
Наконец, он вытаскивает из меня свою дьявольскую игрушку и ставит меня на пол, между своих ног, чуть присаживает на одно колено, вытирает сам мои слезы. Мне не по себе, я отворачиваюсь, в попе адски больно, будто все кишки вытащили наружу. Он с силой притягивает меня к себе и прижимает. Утыкаюсь в ворот его рубахи и зажмуриваюсь. Судорожно всхлипываю от боли, но больше от унижения.
– Ну-ну, тихо-тихо, – он гладит меня по голове, – успокойся.
Закусываю губу и стараюсь перестать плакать.
– Что следует сказать? – спрашивает он, хлопая по моей ягодице.
Минуту соображаю, что ему от меня нужно, затем через силу выдавливаю:
– Спасибо за наказание, Эрих Рудольфович.
Он отстраняет меня от себя и сует мне в лицо свою сжатую ладонь. Целую ему руку.
– Молодец, – он снова шлепает меня по попе и подает ремень, – иди, одевайся.
Быстро одеваюсь и, морщась, иду к выходу, внутри меня всё болит, будто эта штука всё ещё там.
– Спокойной ночи, Александр.
Задерживаюсь у двери, смотрю на часы на стене. До отбоя десять минут, если потороплюсь, то успею в душ.
– Спокойной ночи, Эрих Рудольфович.
Открываю дверь и со всех ног мчусь в свою комнату, хватаю вещи и в душ. Скорей всё смыть, стереть все его прикосновения,
зверски тру мочалкой свою кожу и тщательно мою попу. В голове лишь одно желание – ему отомстить.Глава 4
Пятница. Сегодня нет урока истории можно передохнуть. Иду в умывалку бриться и чистить зубы, и сразу же на него натыкаюсь. Поднимаю глаза и говорю, то что должен, через силу заставляя себя ему улыбнуться:
– Доброе утро, Эрих Рудольфович.
– Доброе утро, Левиц, – одаряет он меня своей холодной улыбкой, – как спал? Как твоя попа?
Попа ещё болит, я до сих пор чувствую вибратор внутри себя, будто Эрих и не вынимал его оттуда. Я просыпался несколько раз в мокром поту, потому что мне снился он, его лицо, его руки, он дотрагивался до меня и мучил. Эта была ужасная ночь. Но я вру:
– Нормально спал. Ничего не болит.
– Хорошо, – и он уходит, потрепав мои волосы напоследок.
Иду в умывалку и не только бреюсь и чищу зубы, а ещё и подставляю голову под кран, настолько противны мне его касания.
За завтраком сажусь, как он сказал. Когда он останавливается возле моего стола, поднимаю глаза и снова выдавливаю из себя улыбку:
– Приятного аппетита, Эрих Рудольфович.
– Спасибо, Левиц. Почему у тебя голова мокрая?
– Да так, случайно получилось, – я пожимаю плечами.
Я вытер волосы полотенцем как смог, но они у меня густые и длинные, я просто зачесал их назад.
– Нельзя ходить по школе с мокрой головой, если так произошло, нужно было подойти ко мне и попросить фен.
– Да, Эрих Рудольфович, – я опускаю глаза.
– Отнеси тарелку в мойку и пойдем сушить волосы.
– Да, Эрих Рудольфович, – выдыхаю я.
Отношу тарелку с почти нетронутой кашей и покорно иду за ним. Сердце замирает от нехорошего предчувствия. Мы приходим к нему, он ведет меня в свой закуток. Там дверь в ванную и ещё небольшая кухонька с маленьким холодильником. Хорошо устроился, у Марины Витальевны такого не было.
Эрих заводит меня в свою ванную. Всё тут у него, конечно, шик-блеск-красота, не то что наша ржавая сантехника и пожелтевшая от времени плитка. Он подает мне фен и кивает на зеркало. Втыкает провод в розетку и садится напротив на ободок ванны. Встаю перед раковиной, включаю фен и сушу волосы. Он с минуту наблюдает за мной, затем протягивает ко мне сзади руки, обхватывает за талию и расстегивает на мне ремень.
– Зачем? – пугаюсь я и немного отстраняюсь.
– Ты не досушился ещё, продолжай, – властно приказывает он мне.
– Уже досушился, – я выключаю фен и подаю ему.
– Положи на стиральную машину и иди за мной. Не застегивай ремень.
Кладу фен и иду за ним. По дороге начинаю жалобно стонать.
– Я же случайно, я же ничего не нарушил.
Он ничего не отвечает. Садится на кровать, хватает меня за руку и приближает к себе, быстрыми движениями расстегивает молнию на ширинке, спускает мои джинсы и трусики, бросает меня животом на кровать и ложится рядом, приподнимается на локте и гладит мою попку.