Мой холодный Эрих. Книга первая

Я вздрагиваю и зажмуриваюсь.

Он вводит второй палец и ещё шире тянет мою дырочку.

Я дергаюсь, стискиваю зубы и изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не застонать. Больно.

– Расслабься, – он похлопывает меня по ягодичке, – а то будет ещё больнее.

Глотаю ртом воздух и на секунду расслабляю мышцы, он проникает за пределы мышечного колечка, и я громко выдыхаю.

– Если я говорю тебе, что нужно зайти ко мне, то что следует сделать? – спрашивает он, заходя ещё глубже, до упора вводя свои пальцы.

– Прийти к вам в комнату, – отвечаю я сильно морщась.

– Правильно.

Он убирает руку и опять вытирается салфеткой.

Я лежу, не двигаюсь, глубоко и часто дышу, чувствую, что он ещё не закончил.

Эрих снова кладет руку на мою попку. Ощущаю прикосновение не только его пальцев, но и край манжеты его рубашки, который щекочет самый низ. Он снова раздвигает ягодицы, и теперь что-то входит в мою дырочку. Уже узнаю свечу.

– Теперь можешь одеваться, – разрешает он, хлопая напоследок мою попку.

Натягиваю штаны, убираю подушку, но не встаю, лежу. Он поднимается с моей кровати.

– Спокойной ночи, Левиц, – раздается сверху его холодный голос.

– Спокойной ночи, Эрих Рудольфович, – отвечаю я, чуть повернув голову.

Он уходит, а я так и остаюсь лежать. До отбоя остаются считанные минуты.

Утром совершенно не хочется вставать. Сегодня последним уроком история. Настроение сразу в ноль. Весь день как на иголках, постоянно бегаю курить, скоро пацаны, наверно, предъявят за исчезнувшие сигареты, да пофиг, это меня хоть как-то успокаивает.

Он заходит опять со звонком и у меня мгновенно всё замирает внутри. Но он не обращает на меня внимание, рассказывает дальше про русско-крымскую войну. Я сижу тихо, как мышь, не смотрю на него, записываю.

Потом Эрих присаживается попкой на свой стол и обращается к классу:

– А теперь я хочу проверить, как вы усвоили материал. Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте. Можете с места. Не бойтесь, никаких оценок. Только пятерки тем, кто хорошо ответит. Итак, первый вопрос: сколько лет было Ивану Грозному, когда он взошел на трон? Кто помнит?

И он задает вопросы, кто-то выкрикивает ответы, он поправляет, если что-то неверно, улыбается, шутит, такой весь добренький, свой рубаха-парень. Класс осмелел, смеется вместе с ним. В общем, все в хорошем настроении, кроме меня. Я не участвую. Лежу, опираясь головой на руку и смотрю в сторону окна, жду конца урока. Со звонком оживаю, встаю, бросаю тетрадку в рюкзак.

– Всё – урок окончен, вы все большие молодцы, – он поднимается со своего стола и идет к выходу, – все свободны. Левиц, задержись.

– Что? – удивленно на него смотрю.

Народ выходит, и он захлопывает за ними дверь, с этим хлопком, мне кажется, что мое сердце бухает куда-то вниз. Он щелкает задвижкой и мне становится страшно.

– Я же ничего не сделал, – начинаю стонать я.

– Вот именно, что ничего, – отвечает он и идет ко мне.

Берет стул от соседней парты, разворачивает и садится напротив меня.

– Не понимаю – в чем я виноват? – осторожно его спрашиваю.

– Сегодня все занимались на уроке, кроме тебя. Каждый ответил что-нибудь, каждый старался. Все они получат «отлично» за сегодняшний урок, а ты – «два».

Отворачиваю голову, прикусываю губу.

– Спускай штаны, – приказывает Эрих.

Молча расстегиваю пряжку ремня, молнию и начинаю снимать брюки.

– Сначала ты должен спросить меня: нужен ли мне твой ремень? – властно заявляет Эрих.

– Нужен вам ремень, Эрих Рудольфович? – тихо произношу я и чувствую, что сейчас у меня навернутся слезы.

– Да, – отвечает он.

Вытягиваю из брюк ремень и подаю ему. Он сворачивает его и убирает на соседнюю парту.

С тяжелым сердцем спускаю штаны и трусики, поворачиваюсь, чтобы лечь на парту, но он дергает меня за локоть и пододвигает к себе. Одну руку кладет мне на попку, а вторую на пах и начинает поглаживать с двух сторон. Я стою к нему боком, но всё равно до меня опять долетает запах его туалетной воды. Морщусь и отворачиваюсь.

Он хватает меня за кофту, притягивает к себе и принюхивается.

– Ты курил? – спрашивает он.

– Нет, – вру я.

Он дает мне подзатыльник.

– Если ещё раз унюхаю, будешь мне отсасывать, – властно заявляет он и у меня всё холодеет внутри. – И за вранье получишь.

Эрих берет меня за руку и за шею, дергает резко вниз и вот я уже лежу у него на коленях, как ребенок вверх попкой. Он тянет к шее кофту вместе с рубашкой оголяя спину. Похлопывает по ней рукой.

– На твоей заднице уже живого места не осталось, придется наказывать по спине, – спокойно говорит он.

Зажмуриваюсь и поджимаю ноги. Слышу, как брякает пряжка, когда он поднимает ремень с парты. Сердце замирает. Жду удара… но не дожидаюсь… в его кармане начинает трезвонить телефон.

Он достает смартфон и начинает с кем-то говорить, поглаживая мою спину и попу.

– Да, конечно, вылетаю завтра ночью, отель забронирован… – он поднимает меня со своих колен и тихонько говорит мне, кивая на свой стол, – принеси мне ежедневник и ручку, – сейчас запишу…

Я со спущенными штанами с трудом подхожу к столу, беру его ежедневник и ручку, возвращаюсь, подаю ему. Он что-то записывает в нем, затем откладывает ручку, тянется ко мне и не прекращая разговора трогает моего малыша, водя пальцами вверх и вниз. Я зажмуриваюсь и отворачиваюсь.

– Я выступаю спикером в первый же день с утра, – говорит он своему собеседнику, – эта большая честь для меня, я так долго к этому шел, погоди минутку, – он прикрывает трубку рукой и бросает мне, – свободен, иди, после ужина зайдешь ко мне, – и снова возвращается к тому человеку.

Меня охватывает мимолетная радость, что я так неожиданно освободился, я молниеносно натягиваю штаны, хватаю ремень и рюкзак, и вылетаю из класса. В коридоре облегченно выдыхаю. Знаю, что это лишь небольшая отсрочка, что после ужина получу. И главное, ни за что, сейчас он просто так ко мне привязался. И никому не пожалуешься, могут за такое исключить, а там одна дорога – в тюрягу. Такое уже бывало с другими. А я не хочу так. Поэтому придется терпеть.

Останавливаюсь возле окна, кладу рюкзак на подоконник, всовываю ремень в брючные шлёвки, не могу ходить без него, я худой, все штаны с меня спадают. Иду на спальный этаж, переодеваюсь в худи и джинсы. Хочу в душ, но смысл, после ужина снова к нему, уж лучше тогда после экзекуции пойти помыться, если успею, если он опять не отпустит меня со звонком.

На ужине сажусь отдельно от всех, но спиной к учительским столам, вяло вожу ложкой по пюре, гоняя тефтели по тарелке. Аппетита совсем нет, несмотря на то, что пюрешка с мясным это для нас редкость. Почему-то начинаю думать, что хочу вилку. Нам не дают вилок, только ложки, будто мы заколем друг друга этими самыми вилками.