Мой персональный миллионер

— Она же просто пукнула, да? — с надеждой спросил я у Сатаны.

Он зевнул и отвернулся. Вытянулся на постели всем своим гигантским телом и глаза закрыл. Понятно, все это его не касается. Его дело всех спасать, а вот какашки как-нибудь сами. Я снова приблизился к Соне, отлепил одну липучку, отогнул краешек подгузника. Проклятье — он полон.

Я ушёл на кухню — требовалось собрать все резервы. Настроиться морально. Везёт Лиде, едет там себе на скорой, или приехала уже, лежит под капельницей, спит. А у меня тут какашки. Соня снова начала возмущаться — какашки ей не нравились. Я вздохнул. Нашёл резиновые перчатки в одном из шкафчиков. Перчатки что надо — почти по локоть. Намотал себе на лицо то самое полотенце, на котором сушилась бутылка, оставив открытыми только глаза. В комнате большая пачка влажных салфеток. Я взял с собой и мусорный пакет, сразу все в него сложить и уничтожить. Повернулся к Соне.

— Операция начинается, — суровым голосом сказал я из-под полотенца.

Соня акугнула, кот лениво приоткрыл один глаз, потом закрыл обратно. Не верит, значит, в меня. Ха! Я подсунул под Соню мусорный пакет. Зажмурился и отстегнул подгузник. Потом снял и свернул его, также не глядя. Потом приоткрыл один глаз, подобно Сатане, и наскоро обтер ребёнка салфетками. Она все ещё попахивала, но мыть я её не буду. Передам тому, кто её точно не утопит. Второй подгузник я одевал всего десять минут. И ещё минут пять тер руки мылом.

Покакав, Соня стала сговорчивее. Попила ещё молока, несмотря на то, что оно остыло, и уснула. Я вытер пот со лба. Посмотрел на часы — мы вместе всего час. Никогда ещё время не тянулось так долго. Теперь ребёнка нужно пристраивать. Я обзванивал агентства пятнадцать минут. В большинстве из них не брали трубку. В трёх сказали приходить в понедельник. Ещё в одном — перезвонить утром.

Вот оно какое — отчаяние. Я задумался. Кому можно отдать ребёнка на ночь? Маме? Она решит, что я сошёл с ума, и сдаст меня в психбольницу. Лизе? Да у меня опыту больше. Ни одной молодой мамы или хотя бы более менее опытной женщины в моём окружении не находилось. А как тащить ребёнка к чужим? А потом я вспомнил про Надежду Павловну — дедову домоправительницу. Вот хотел дед новых членов семьи — пусть и получает. Сейчас Соня проснется, и мы поедем в гости.

Сонька словно прочла мои мысли и решила, что сон для слабаков. Я покурил на лестнице, боясь даже уходить в свою квартиру — мне казалось, стоит оставить ребёнка лишь на несколько минут, как он непременно умрёт. Детей я, конечно, не любил, но не до такой же степени! Поэтому курил быстро, прислушиваясь к тому, что происходит в глубине квартиры. Стоило открыть дверь, чтобы войти — Соня заплакала. Снова лежала, размахивая руками и ногами, а разбуженный Сатана смотрел на меня недовольно.

— Ну что ж, Соня, — сказал я как можно оптимистичнее, — поехали знакомиться с дедом.

Посмотрел на часы — время позволяет. Дед у меня был жуткой смесью совы и жаворонка — ложился поздно, вставал рано. Так что самое время для визита. Огляделся — шмотья у Сони было больше, чем у меня. А у меня его было порядком, хотя покупать вещи я не любил. Мама считала, что одно из проявлений материнского долга — притаскивать мне вещи из своих многочисленных поездок. А костюмы я предпочитал шить на заказ. Так вот — у Сони их было больше: чепчики, носочки, ползунки, трусики… зачем ей трусики, если она в памперсах? А ещё кружевные платья с бантами, словно снятые с куклы. Нахрена такое платье созданию, которое и ходить то не умеет?

Сначала я решил одеть ребёнка в платье — пусть предстанет перед дедом во всем блеске, но посмотрел на размахивающее конечностями дитя, потом на платье с миллионом пуговок и отказался от этой идеи. Сойдут кофточки и колготки. Причём эта кофточка уже почти высохла, осталось надеть колготки. Я закатал рукава. Ещё раз покормил Соню — на всякий случай. Потом засунул одну её ножку в штанину. Получилось! Потом засунул другую. Все бы хорошо, но за это время она освободила первую. Через пять минут подобной пытки я решил, что вовсе не обязательно одевать и колготки. Достаточно носков, уж их Соня не снимет. Носки были смешные, полосатые, с торчащими в стороны заячьими ушками. Дед точно умилится! Шапка тоже с ушами — это что, тренд? А вместо всей остальной одежды — одеяло.

Соня стала похожа на колобок с головой в смешной шапке. Зато не замерзнет. Мало того — в одеяле ребёнку нравилось, он снова уснул. Я вспомнил про Сатану, обновил корм и воду в мисках. Нашёл ключи от квартиры. Теперь нести Соню на руках было не так страшно — даже если упадёт, ничего с ней в этом пушистом коконе не случится.

Ком одеяла с ребёнком с трудом влез в автомобильную люльку, которая так и стояла в машине. Пробок почти не было, даже на выезде из города, и до резиденции деда я добрался в рекордные сроки. Впрочем, старался не нарушать ни правила, ни скоростной режим. Помнил — со мной ребёнок. Мало того, что чужой, так ещё и очень хрупкий.

Жильё деда впечатляло. В детстве оно казалось мне волшебным замком: занимало огромную площадь с личным прудом и практически девственным лесом, а в большом парке имелось множество потайных мест. Прекрасное поместье. Я провёл все детство здесь, надеюсь, и Соне понравится.

Мне открыли ворота, и я въехал, деду сразу сообщили о моем приезде. Дом впереди светился огнями, хотя дед жил один, если не считать нескольких слуг — на коммунальных платежах здесь тоже отродясь не экономили. Меня встретила Надежда Павловна, округлила глаза при виде ребёнка в моих руках.

— Проходите, Герман, — улыбнулась она. — Михаил Степанович сейчас спустится.

Я прошёл в гостиную, положил Соньку на диван и подпер подушкой, чтобы не свалилась. Надежда Павловна ушла за кофе. Я бы выпил чего покрепче, но я ещё за прошлую машину страховку не получил, эту по пьяни потерять очень не хотелось. Дед все тянул. Сонька начала ерзать.

— Здравствуй, Герман, — наконец, вошёл он.

Я вздохнул с облегчением. Сейчас меня спасут: я помню, что у экономки уже есть внуки — слышал краем уха. И меня спасут, и Соньку спасут.

— Дед, я женился, — без прелюдий обрадовал я. — А это вот твоя внучка. Знакомься — Соня. Правда, спать не любит.

Дед хмыкнул, приподнял кустистые брови, шагнул ближе и рассмотрел принесённый мной кулек.

— И правда — ребёнок, — согласился он. — Живой.

— Так вот, — продолжил я. — Соня живая. И я крайне заинтересован в том, чтобы она была живой как можно дольше, но у неё мама заболела — моя жена, то есть, а я с ребёнком не справлюсь. Можно, я его Надежде Павловне оставлю? Пока не придумаю, как дальше быть.

Сонька закряхтела и заерзала ещё сильнее, забарахталась изо всех сил. Одеяло зашевелилось и разъехалось во все стороны. Девочка предстала во всей красе. Описанной кофточке, криво надетом памперсе, носках и шапке. Сжала кулачки — я затаил дыхание, это мне было уже знакомо. И пукнула. А потом ещё раз. Дед хмыкнул. Надежда Павловна маячила за его спиной и поглядывала на ребёнка через его плечо.

— Теперь ты понимаешь, что ей со мной нельзя? — уныло закончил я.

Дед посмотрел на экономку. Та поняла без слов, и вскоре появилась с бокалом виски. Я завистливо вздохнул и одним глотком допил свой кофе.