Мой персональный миллионер

Да, свои платья я любила. Некоторые из них даже были куплены в брендовых бутиках. Но…по распродажам и скидкам. И наверняка все мои платья вместе стоили дешевле одного костюма Германа. Я воочию представила, как он, дорого пахнущий, дорого одетый, с прической – волос к волоску, вводит меня в свой дом в платье, которое я уцепила по скидке в шестьдесят процентов и безумно этим гордилась. А там, у его деда друзья их семьи. Родные. Возможно, коллеги. Лощеные женщины, увешанные бриллиантами, в туфлях из крокодильей кожи. Пахнущие духами в три моих зарплаты. Воображение у меня хорошее. Представила. И сразу решила – не пойду. Осталось только Герману сказать. Хочется деду любоваться нашим семейным счастьем, пусть сам приезжает. Добровольно позориться я не буду.

Герман, казалось даже не удивился моему сообщению. Не огорчился. Или я сама себя успокаиваю? Тем же вечером он пришёл, притащил с собой коробку с тортом. Какой-то хрустящий пакет, который глядя на меня засунул высоко на шкаф.

Я в это время успокаивала орущую Соньку и одновременно пыталась отскоблить от сковороды намертво вгоревшее в неё мясо. Я умудрилась уснуть с ребёнком на руках. Ладно хоть до пожара не довела. Сковорода была горячей, мяса, с которым я возилась полдня было безумно жалко. И себя жалко тоже. Я чувствовала либо сорвусь и буду крушить все вокруг в приступе праведного, но ничем не обоснованного гнева, либо банально и позорно расплачусь. Ближе была ко второму. Рука с вилкой, которой я отшкребала мясо, пытаясь понять, можно ли его спасти соскользнула, я обожглась и вскрикнула. На глазах выступили слёзы. Не от боли, перетерпеть можно. От обиды за свою никчемность.

– Дай, – сказал Герман. Отобрал у меня сковороду, сунул под струю холодной воды. Скородка сердито зашипела, я поморщилась. – Пиццу закажем. Я почти два месяца на ней жил. Жив, как видишь. Больно?

Я отрицательно покачала головой. Герман вздохнул, потянулся к шкафчику прячущему аптечку. Я вспомнила свой ожог который едва не закончился сексом и покраснела. Герман же взял мою руку, открыл баночку с мазью. Она сильно пахла детством, бабушкиным чаем, в который она заваривала травы. Захотелось даже подцепить серую массу на кончик пальца, и попробовать, может у неё и вкус моего детства? Ничего такого я делать не стала.

Руки у Германа были холодными, с улицы. По коже побежали мурашки. Или это не от холода, а от его прикосновения? Господи, я заблудилась в трёх соснах, мне срочно нужен хотя бы компас!

– Вот тут я заказывал, – Герман кивнул на визитку с номером, которая магнитиком крепилась к холодильнику. – Позвони, закажи. Я всеяден, но грибы не люблю. Я пока монстрика успокою.

Помыл руки, без напоминания даже, подхватил на руки Соньку, которая сидела в своём креслице. Та уже устала плакать, и теперь горестно всхлипывала, и сосала снятый со своей ноги носочек. Мне остро стало её жалко, но лезть я не стала. Герман унес её в комнату и начал петь песенку из советского мультфильма, как всегда, ужасно фальшивя. Сонька вскрикнула, видимо, он её подкинул. А потом заливисто рассмеялась. Я позавидовала – тоже к ним хочу, смеяться. Но вместо этого заказала пиццу.

Я поражалась тому, сколько еды вмещается стройное миллионерское тело. Я уже была знакома с его аппетитом, поэтому заказала две большие. Одну он съел целиком. Я убирала со стола, Сонька, слава богу спала, Герман ушёл. Курить, решила я. Посуду мыть не нужно, ещё один плюс пиццы. Поэтому справилась я быстро. Зашла в комнату, подхватила ворох детских вещей – надо машинку запустить. Дверь в ванную открыла, сама едва не вошла.

Как хорошо, что едва.

Герман стоял у зеркала, разглядывая свою физиономию. Чего там разглядывать? И так понятно, что хорош. Но главное не это. Он чёрт побери был голым. Совсем-совсем. Абсолютно. Прежде чем успела собой совладать, прошлась взглядом. Совсем как сам Герман, недавно. И по спине, и по крепким ягодицам, и по ногам. До самых, блин, пяток. Какое счастье, что он стоит ко мне спиной!

Я вскинула взгляд и встретилась с его глазами в отражении. Герман улыбался, нисколько не стесняясь своей наготы. Ситуация его забавляла. И кровь, бросившаяся мне в лицо раскрасив щеки в красный, наверняка, тоже. Хорошо ещё, что он мысли читать не умеет, иначе был бы в курсе, что кровь прилила не только туда. Что вот мужчина голый передо мной, а у меня внизу живота глухо, но почти больно пульсирует. Такого у меня никогда не было. Чтобы хотеть мужчину до дрожи в коленках. Надо уходить, поняла я. Как люди ногами шевелят? Вспомнить бы.

– Присоединишься? – подмигнув спросило отражение Германа.

– Пожалуй, в следующий раз, – я покраснела ещё сильнее, поняв, что ляпнула. – То есть нет, спасибо, я привыкла мыться одна.

– Жаль, – протянул Герман.

И стал оборачиваться. Я враз, мгновенно вспомнила, как управлять ногами. Шарахнулась назад, попыталась захлопнуть дверь. Не тут то было – я оказывается Сонькину одежду выронила, и теперь она лежала кучкой, не давая двери закрыться. Проклятье! Я села на корточки, собирая разноцветные ползунки и кофточки. Они норовили выпасть обратно. Взгляд я не поднимала, от греха. Зато прекрасно видела ноги Германа. Этот подлец стоял ко мне лицом! То есть если я подниму голову, то она окажется аккурат напротив…этого самого. Стоит, смотрит на меня сверху вниз. Молчит, но уверена – улыбается.

Я собрала вещи и рывком захлопнула злополучную дверь. Сбежала на кухню, слыша, как Герман весело смеётся вслед. Потом зашумела вода. Мне вода тоже не помешает. Я открыла холодную, плеснула в лицо – не помогает. Достала из морозилки пакет с замороженными овощами и уткнулась в него лицом. Вот, так лучше. Ещё и сесть бы на него, чтобы успокоилось то, что сильнее лица горит. Но овощи отправились в морозилку. Я налила себе остывшего чая, хотя хотелось водки, не закусывая. Я чувствовала себя девственницей, монашкой, впервые увидевшей голого мужчину. Такая реакция тела раздражала безумно, учитывая, что самого секса он не получал.

Надо что-то делать. Завтра же начну искать квартиру. А за задвижкой сегодня же! Я посмотрела в окно – ночь уже, темно. Придётся завтра. Тем более, мне ещё и приколачивать её самой. Германа-то все устраивает.

Задвижку я купила следующим же утром. Проводила Германа на работу, засунула сердито сопящую Соньку в комбинезон и пронеслась в ближайший хозяйственный магазин. Работал он с девяти, на экране телефона восемь сорок пять. Все эти пятнадцать минут я ходила по тротуару туда-сюда, приплясывая от холода. Чуть не отморозила нос, зато плюсы были — дочка в своём меховом коконе уснула сладко и крепко.

Я приобрела шпингалет. Обычный такой, советский, железный. Такой был на двери ванной в квартире моего детства. Но тот ходил туго и со скрипом, по бокам на него налезли мазки застывшей белой эмали, которой покрывали дверь при очередном ремонте. Этот новехонький.

Молотком я стучать не стала — Соня спит. Вовремя вспомнила, что на антресолях находится филиал кладовки, а там лежат какие-то коробки, терпко пахнущие машинным маслом. Может, шуруповерт? Я пододвинула стул, полезла наверх. Открыла дверцу. На голову мне спланировал пакет, засунутый накануне Германом. Пакет, про который я успела забыть. Сам о себе напомнил.

Я стояла на табуретке и смотрела вниз. Содержимое не выпало, но было понятно, что внутри что-то лёгкое, даже цвет угадывался — насыщенный винный. Я не устояла. Любопытство — порок, однозначно, но необоримый. Поэтому с табуретки я слезла, вытряхнула содержимое пакета на кровать.

Это было платье. Лёгкое, почти воздушное. Невероятно глубокого цвета. Я подхватила его на руки, развернула. Красивое. Не дура, понимаю — для ужина. Однако на меня посмотрел, припрятал. И правильно сделал, не пойду, даже мерить не буду. Я поднатужилась и вернула пакет на место. Поверила антресоли — шуруповерта нет. Да и откуда ему взяться в миллионерском хозяйстве? В коробке лежали непонятные мне железки, смазанные маслом. Бог с ними.