Мой портфель
Шрифт:
Но всё равно в юморе мы, как всегда, впереди всех.
Как говорят в правительстве Грузии: «Из всех наших ущелий это – самое стабильное!»
В общем, весна – одеваются деревья, раздеваются женщины.
К реформам у нас отношение сложное.
В реформах мы пока не участвуем. Ждем, когда они закончатся, чтоб разыскать и обналичить.
Рынка пока нет, но базарные отношения уже сложились.
– За такие деньги одиннадцатиметровый не берут, – твердо заявляет тренер, – и в правый верхний за такие деньги никто бросаться не будет.
В
Когда ведущий концерта заявил, что для него в человеке не главное образованность, воспитанность и ум – в зале грянула овация. Это приятно.
Президент наш тоже с юмором, хотя в последнее время к нему стало примешиваться легкое раздражение. Видимо, мы чем-то его раздражаем. Обидно. Так хотелось долгой совместной жизни…
Ему повезло больше, чем нам. Его шутки встречаются хохотом еще до произнесения. Но шутит он хорошо. Отдадим должное, мы ж не дундуки безмозглые. Встретим его шутку сверху хорошим анекдотом снизу. Про него же, чтоб не отвыкал. Проверять – смешно или нет, будем сначала на животных.
Весна – расцветают деревья, распускаются женщины.
Но все-таки, когда РАО ЕЭС вырубает свет, сразу наступает Советская власть – без видео, без дискотек, без рекламы.
Благодаря низкому качеству строительства, если стена в квартире стала теплой, значит, кто-то лег с той стороны.
Весна – поют птицы и женщины.
Новая жизнь здесь. Мы уже давно живем по-новому и мы бы давно это почувствовали, если б не зарплата.
Эта сволочь нас тянет назад.
Для увеличения зарплаты населению будут розданы специальные увеличительные стекла и специальные лупы для разглядывания продуктовых корзин.
Средняя жизнь мужчины в нашей стране – 58 лет.
Чудесный возраст.
Это расцвет.
Это интеллект.
Это даже сексуальный расцвет. Мужчина в 58 только начинает жить.
Жаль, что приходится тут же заканчивать.
Но надо. Статистика неумолима!
Весна, тают льды, твердеют женщины.
Сегодня над нашей жизнью можно смеяться сколько хочешь. Это главное завоевание и есть. Пока оно с нами, жизнь может быть тяжелой, плохой, но не такой противной и не оскорбительно рабской, как вчера.
Вот за это выпьем. Как говорил начальник одесской канализации – выпьем за дерьмо, которое нас кормит!
А я тут мимоходом. Дожил до 60, а ни книг, ни имени, ни фамилии.
Одно-, двух– или трехместная популярность.
Удивление
Я тут мимоходом в библиотеку зашел.
Обычная Library в одном американском городке.
Все наши, кроме автора этих строк.
Автор этих строк не числится в каталогах мировой славы…
А претензий. А претензий было…
Усталости, а грусти.
А с бабами скучал, как настоящий.
А был каким среди своих?
Столичная печаль. Здоровался вторым.
Запоминал свои слова:
– Как я сказал… Не знаю, как мне удалое.
(Без мягкого. Как удалое, не знаю.)
Из всех друзей оставил тех, кто был в восторге и баб своих довел слезами до восторга. Слезами и обидами:
– Ах, вы меня не поняли!
(Как в восторг попали, так стали понимать.)
Ведь сам сказал когда-то:
– А что там понимать?! А что же там читать?! А там во что вникать?!
Хорошо, хоть обувь с каблуками не надел. Бог миловал.
А уж над появлением трудился.
Неслышность хода с легким стуком двери.
А с попаданием в какой-то стиль, как юмор возникал на сочетании немногих слов и редких наблюдений.
И бабы, бабы!
Да, бабы-бабы. Без детей.
Свое лишь детство признавал. Другого не дано.
Неясное какое-то еврейство. Молитва разномастная.
И сплевывает, крестится. И свечи ставит.
Запутал Господа.
Ну, и понес очередное наказанье.
«Все, как у разных» – вот его девиз.
Я преданный, но многим людям.
А слов-то выбор жалкий. Живописать-то нечем.
Да и не помнит он заката или морской волны.
Звук выстрела сравнил надысь с падением доски на стройке.
И долго с этим бегал.
Сейчас, когда почти нет строек, сравненьем этим не сразишь.
Долго помнил и распространял:
«Хочу окно, заполненное морем хоть наполовину».
Сочли не мастерством, а жалобой.
Не получилось. Нет читателей.
И мастерство уходит в ночь.
Ах, бабы, бабы…
Да, так нет в энциклопедии.
Что же делать? Путь один.
Облить помоями британский Кэмбридж.
Их, кстати, что-то долго не ругали.
Или попробовать пролезть с другой строки.
На букву «М». И по другой профессии.
«Мыслитель».
Да. Мыслитель.
Без наследства.
Мыслитель без трудов.
Мыслитель. Мыслящий. Как там будет по-латыни?
Когда от средней школы остался только Друккер…
Как по-латыни мыслитель мыслящий?
Homo odinokiy.
На колене одна рука и подбородок на второй…
Но это же все не его.
Ни подбородок. Ни колено.
Ах, бабы, бабы…
А может быть, не раскусили?
Да, пожалуй… Не поняли… Пожалуй, да.
Не расшифровали…
Высок, глубок, разнообразен.
Сплетен в клубок – не расплести.
Оставим все потомкам.
Они внесут в тот том.
В том тот!
Но только чтоб не исказили.
Пожалуй, надо будет еще раз: год рожденья, имя.
Крупно вырезать на камне.
Не фотографию. Она сотрется.
А имя глубоко в гранит. При жизни.
Намиоту заказать. Пусть врежет.
И за деньги читателями обрамит.
Раскрыта книга с неким изреченьем о низком качестве сапог в период тоталитаризма.
С исчезновеньем строя, кстати, исчезло и правописанье.