Моя любимая жена

— Я одного не пойму… Я говорю про Яндун. Почему местные власти обманывают крестьян? Почему не выплатят им всю сумму причитающейся компенсации?

Нэнси подала Биллу тарелку и пластиковые палочки для еды.

— Здесь виноват Конфуций, — улыбнулась она. — Когда-то он провозгласил, что обязательства перед семьей выше обязательств перед государством. Зачем отдавать деньги чужим людям, если их можно приберечь для своих, не опасаясь наказания? Так рассуждает председатель Сунь и его ближайшее окружение. — Она ловко подцепила палочками кусочек утиного мяса. — Влиятельные люди в Китае ненавидят любую коррупцию, кроме собственной.

— Когда на этой жуткой фабрике кончилась смена и рабочие выходили за ворота, я увидел парня и девушку. Вероятно, они любят друг друга. Они просто стояли у стены и никуда не торопились. Я подумал: а какой была бы их жизнь, если бы они остались в своих деревнях? Лучше или хуже? Я действительно не знаю, потому и спрашиваю.

Нэнси Дэн задумчиво жевала.

— Если эти двое не приехали бы сюда, они бы не встретились, — сказала она.

— Можно смотреть на ситуацию и под таким углом, — согласился Билл.

Жареная утка оказалась удивительно вкусной. Нэнси дополнительно заказала тарелку блестящих зеленых листьев чой-сум, [58] липких от устричного соуса.

— И все-таки, что ожидает Китай? Я спрашиваю не у западных экспертов, а у вас, высокообразованного китайского юриста. Каковы ваши прогнозы?

— Старики будут умирать, — сказала Нэнси. — В этом никто не сомневается, потому что старики всегда умирают. Весь вопрос — когда. Ведь старики могут жить и дольше.

58

Китайская капуста.

Некоторое время они молча ели, жадно поглощая горячую пищу. Умница Нэнси не забыла про десерт, взяв две порции личи. Впервые за весь день Билл почувствовал себя почти хорошо.

Вот это и был настоящий Китай. Нэнси Дэн, не скованная условностями шанхайского офиса и с осторожным оптимизмом говорящая о будущем своей страны. Людный Шэньчжэнь, пропахший дизельными выхлопами и жареным мясом… Но и фабрика тоже была частью настоящего Китая.

Войдя в свой номер, Билл достал из бумажника три фотографии, которые повсюду носил с собой.

Первая запечатлела трехлетнюю Холли в форменном детсадовском комбинезоне с уморительно всклокоченными волосами. На второй — Бекка с дочерью. Билл помнил, как фотографировал их два года назад на карибском пляже. Холли улыбалась из-под красной «легионерской» шапочки с козырьком. Бекка в своем лимонно-желтом бикини, больших солнечных очках и с волосами, закрученными в узел на макушке, походила на кинозвезду пятидесятых годов. На третьем снимке Холли было несколько месяцев от роду; Бекка ее только что выкупала и завернула в мохнатое полотенце.

Билл долго глядел на семейные снимки, а потом поставил их в ряд на письменный стол, прислонив к стене. Маленькая и хрупкая баррикада, отгораживающая его от мира за окном.

Глава 17

Билл проснулся от нестерпимой боли в желудке. Судороги вытолкнули его из сна, заставив едва ли не ощупью добраться до туалета. Там Билл скрючился над унитазом. Его вытошнило несколько раз подряд. Лоб покрылся испариной. Билл дрожал. Едва выйдя из туалета, он был вынужден туда вернуться.

Его выворачивало наизнанку, пока желудок полностью не опустел. В последний раз это была лишь слюна, перемешанная с кровью. Билл доплелся до спальни и рухнул на кровать.

Вторично его разбудил звон в ушах. Билл очумело вертел головой, пока не сообразил, что всего-навсего слышит звон будильника.

«Где я?» — попытался сообразить Билл.

Он лежал в спальне своей шанхайской квартиры. Звонок будильника означал, что наступило утро понедельника и пора идти на работу.

Билл прошел в ванную, где попытался принять душ и побриться. Там его застигли новые позывы на рвоту. Билл опять скрючился над унитазом, мучаясь от сухих спазм. Желудку было уже нечего выталкивать из себя. На кафельные плитки пола упало несколько капелек крови. Билл провел по щеке. Так и есть, порезался.

Дрожащими руками Билл оделся и… рухнул на кровать, обливаясь потом от напряжения. Стены спальни кружились перед глазами. Тогда Билл встал, и кружение прекратилось. Бормоча себе под нос: «Ничего, сейчас все пройдет», он вышел из квартиры, сопровождаемый тошнотой и волнами желудочной боли.

В лифте Билл почувствовал, что ноги отказываются его держать. Они привалился к дверце и стоял так, пока не достиг первого этажа. Солнечный свет показался ему раздражающе ярким. Несколько шагов по двору, и Билл понял, что на работу он сегодня не пойдет.

Он прислонился к новенькому «БМВ», поставленному здесь с вечера, и попытался унять сердцебиение. Из соседнего корпуса вышла Энни в спортивном костюме. Она опасливо покосилась на Билла. Он махнул ей, зовя на помощь, но было поздно. Энни начала пробежку. Через несколько шагов она обернулась через плечо и еще раз неодобрительно поглядела на Билла. На ней были кроссовки от Луи Вуитона. Билл и не подозревал, что эта фирма выпускает кроссовки.

Билл боялся оторваться от чужого автомобиля. Он искал глазами швейцара, но того нигде не было. Время словно остановилось. Надо позвонить в офис. Билл сунул руку в карман пиджака. Мобильник остался в квартире.

Небо затягивалось облаками. Двор, как назло, был совершенно пуст. Оставалось одно: вернуться в квартиру. Бормоча проклятия, Билл отлепился от «БМВ» и тут же потерял равновесие.

Он наверняка упал бы, если бы чьи-то руки не вцепились в лацканы его пиджака. Затем к первой паре рук присоединилась вторая. Билл открыл глаза. Он стоял между Дженни Первой и Дженни Второй. Переговариваясь по-китайски, женщины повели его к лифту. Обе были одеты во все черное. Вероятно, они собирались на похороны, но этот момент ускользнул от внимания Билла.

Порывшись в его карманах, Дженни Первая нашла ключи. Китаянки ввели Билла в квартиру и попытались уложить в спальне, но его опять начало тошнить. Дженни Первая деловито стащила с него пиджак и развязала галстук. Билл встал на колени перед унитазом, чувствуя, что весь вспотел. Китаянка похлопывала его по спине, но исторгать было нечего. Желудок Билла давно опустел.

Дженни Первая отвела его в большую спальню и зашторила окна. У Билла не хватило сил объяснить ей, что он спит не здесь, он спит в детской спальне, а эта принадлежит его жене и дочери и ждет их возвращения. Он не мог сейчас произнести столько слов подряд. Билл смиренно позволил китаянкам раздеть его до нижнего белья и уложить. От прохладных простыней пахло свежестью. Кровать была удивительно просторной.