Моя любимая жена

Билл старательно объяснил им про рождественскую елку и украшения.

— А, так это фабрика игрушек, — заключила Цзинь-Цзинь.

«Нет особой разницы, делают ли здесь игрушки или кроссовки, — подумал Билл. — Все китайские фабрики одинаковы».

Лин-Юань что-то сказала. Старшая сестра ответила ей так, как отвечают капризным детям, пытающимся настаивать на своем. Билл вопросительно посмотрел на Цзинь-Цзинь.

— Опять она про модельный бизнес, — нахмурилась она. — А я ей говорю: пока что и думать об этом забудь.

Лин-Юань хотела быть моделью. Новое поветрие среди юных китаянок. Что ж, по возрасту она вполне подходила для этого бизнеса, да и лицо у нее симпатичное. Однако даже Билл понимал, что Лин-Юань подводит маленький рост и полнота. Чтобы что-то сделать со своей фигурой, ей нужно упорно заниматься собой, а не просто заплатить за месячные курсы в Шеньяне. Деньги ей, естественно, дала Цзинь-Цзинь. По своей наивности младшая сестра думала, что после курсов она сразу найдет работу. Ведь ей дали сертификат! Билл не знал, объяснила ли ей старшая сестра, какова истинная ценность подобных сертификатов. Во всяком случае, Лин-Юань не получила ни одного предложения и теперь сидела в машине, опасливо глядя на фабричных работниц.

Цзинь-Цзинь что-то проговорила, на этот раз мягче. Лин-Юань подалась вперед. Ее лицо было бледным.

— Спасибо, Вильям, — почти прошептала она.

Билл покачал головой. Он с удовольствием нашел бы ей более интересную и легкую работу. Но у китайского «экономического чуда» не было интересной и легкой работы для молодых девчонок, не имеющих профессии.

— Мне пойти с вами? — спросил Билл.

Цзинь-Цзинь резко замотала головой.

— Я знаю, к кому обратиться, — сказала она, глядя на клочок бумаги.

Сестры вылезли из машины и пошли к фабричным воротам: одна — высокая и худощавая, вторая — коренастая и кругленькая. Лин-Юань несла сумку, с какой на Западе девушки ее возраста обычно ходят в фитнес-центры. Но путь Лин-Юань лежал сейчас не в фитнес-центр, а в новую жизнь. Неудивительно, что она пугала девушку.

Лин-Юань слишком слабо знала английский. Билл и вовсе не знал китайского, иначе он бы рассказал ей, как хорошо ему знаком страх перемен и оцепенение, которое испытываешь, когда нужно шагнуть в неизвестность. Но насколько он понимал, общаясь с Лин-Юань, ее тело повзрослело раньше, чем мозги. По уму она все еще оставалось девочкой-подростком.

Сестры скрылись за фабричными воротами. Мимо машины шли измученные работницы. Билл смотрел на них, пока не вернулась Цзинь-Цзинь. Одна, без младшей сестры.

Кроме кровати, на которой они сейчас лежали, обессиленные после секса, в новом жилище Цзинь-Цзинь почти не имелось мебели. Билл перевел деньги на ее счет, и она сняла эту квартиру.

Приятная истома сменилась стыдом. Билл знал, что любит Цзинь-Цзинь и она ему нужна. И в то же время ему было стыдно за нее; стыдно за то, что она бросила преподавание в школе ради владельца серебристого «порше» (мысленно Билл называл его «мужчиной, который был у нее до меня»). Ему было стыдно за себя, за эти мгновения наслаждения. Билл понимал: у них с Цзинь-Цзинь никогда не будет счастливого конца. Как бы они ни любили друг друга, стыд из иной реальности не даст ему сполна наслаждаться счастьем.

— Это наша квартира, — уверенно заявила ему Цзинь-Цзинь.

Ее невинный оптимизм разбивал Биллу сердце. Это не их квартира. Аренда была оформлена на имя Цзинь-Цзинь. Минимум и максимум того, что он мог сделать, поскольку Билл не представлял себе жизнь на два дома.

Они были счастливы. Самое удивительное и самое безумное — они были счастливы. Они смеялись просто так, без всякой причины. Они были счастливы, находясь вместе. Но всегда наступал момент, когда Биллу приходилось вылезать из их постели, одеваться и ехать домой. Цзинь-Цзинь прятала лицо в подушку, скрывая глаза под разметавшимися черными волосами. Она никогда не перечила Биллу, не ставила ультиматумов, и от этого ему делалось еще паршивее.

— Я не могу остаться, — сказал он, готовясь к возвращению в реальный мир. — Ты ведь знаешь.

Она знала и, как всякий нормальный человек после секса, потихоньку засыпала. Билл и сам с удовольствием уснул бы сейчас. Но его ждал путь домой. День сегодня выдался длинный и суетный. Поездка в северный пригород Шанхая, куда они с Цзинь-Цзинь отвезли ее сестру, затем возвращение в город — сюда, в ее квартиру. Время никогда не останавливалось. Оно лишь отступало в сторонку, чтобы затем безжалостно напомнить о себе.

Сейчас любой нормальный человек просто разделся бы и лег.

Билл заглянул в спальню — в его прежнюю спальню, где теперь спала Холли. Потом прошел в «большую» спальню и лег рядом со спящей Беккой, понимая, что никогда уже не будет чувствовать себя нормальным человеком.

Сон не шел. Билл вспомнил, как сразу же после возвращения Бекки и Холли Цзинь-Цзинь сделала немыслимую вещь: явилась к нему и постучала в дверь квартиры. Она ведь знала, что его жена и дочь вернулись. И все равно пришла. Когда Билл открыл дверь, Цзинь-Цзинь стояла и улыбалась.

— Ничего удивительного, дружище, — сказал ему потом Шейн. — Она заявила на тебя права.

Билл очень в этом сомневался. Какие права? У него и в мыслях не было бросать жену и дочь, и он ни разу не дал Цзинь-Цзинь даже малейшего повода думать так. Возможно, ей просто захотелось увидеть Билла, и она, как ребенок, последовала велению своего сердца. И пресловутая практичность китайских женщин тут ни при чем.

Увидев ее на пороге, Билл поначалу опешил. Потом содрогнулся. А если бы дверь открыла Бекка? А если бы из-за перемены часового пояса его жена и дочь сейчас не спали?

— Я не могу тебя впустить, — пробормотал он. — Тебе вообще нельзя сюда приходить. Понимаешь?

Цзинь-Цзинь молча ушла. Запершись у себя, она проплакала несколько дней, удивляясь собственному безумию. И в самом деле, на что она рассчитывала?

Бекка тогда все-таки проснулась и спросила, кто приходил. Билл соврал, что ошиблись этажом, и она снова провалилась в сон.

Вернувшись в Шанхай, Билл сразу предложил Цзинь-Цзинь переехать в другое место. Она не возражала. Когда и как она переезжала, Билл не знал. Однажды он не увидел света в знакомых окнах. На следующий вечер — тоже. Телефон не отвечал. Тогда Билл понял, что Цзинь-Цзинь покинула «Райский квартал».

Их первая встреча в ее новом жилище была напряженной. Цзинь-Цзинь держалась холодно. Билл обнял ее, стал гладить по волосам и снова, как когда-то, втолковывать ей простую истину: «Я не свободен». Цзинь-Цзинь молчала, потом вдруг разрыдалась. Совсем как обманутый ребенок. И только потом повела его в постель.

После примирения они не виделись целый месяц.

Честно сказать, Билл здорово устал от этой двойной жизни. По вечерам его тянуло домой, и он старался без крайней надобности не засиживаться в офисе. В субботу приезжал туда только на полдня, а потом возвращался, брал жену и дочь, и они куда-нибудь шли или ехали. Холли понравился дельфинарий в парке Чанфэн, и они часто там бывали. По воскресеньям семья Холденов развлекалась в городке аттракционов Чжуншаньского парка, [73] а устав и проголодавшись, отправлялась в какой-нибудь ресторан. Однажды Биллу показалось, что он заметил Цзинь-Цзинь. Скорее всего, он обознался: издали многие шанхайские женщины выглядели как она.

73

Так называются парки в разных городах Китая (их более 40) и некоторых зарубежных странах, созданные в честь известного китайского революционера и политического деятеля Сунь Ятсена (китайцы произносят его имя как Сунь Чжуньшань), считающегося «отцом современного Китая».