Моя любимая жена

— Восхитительно, ангел мой, — сказал Билл, открепляя пластиковую соломинку от ее пакета с апельсиновым соком. — А кого ты нарисовала?

— Какой ты непонятливый! — досадливо воскликнула Холли. — Это же я! Неужели не видишь?

— Теперь вижу, — смущенно пробормотал он.

Кабинки разделялись невысокими стенками. В соседней громко спорили по-английски двое белых парней в деловых костюмах.

— Нечего и сравнивать Бангкок с Манилой, — заявил один из них. — Тут разница как между командой опытных, тертых профессионалов и сборищем любителей.

— Ну чего ты дергаешься, как обкуренный? — удивился другой. — Я ж об этом и говорю. Не врубился, что ли?

«Англичане», — понял Билл. Судя по их акценту, парни родились не в Лондоне.

— В Маниле тебе за так дадут во все дырки, — продолжал первый. — А в Бангкоке девки сначала захотят взглянуть на твою кредитную карточку и только потом — в штаны.

— Пап, я еще нарисовала. Посмотри. — Довольная Холли подала ему рисунок с другим тощим существом, но повыше. На круглом лице человечка застыла дурацкая ухмылка. — Это ты, пап. Ждешь меня.

По проходу кафетерия шла улыбающаяся Бекка. Заметив своих, она вошла в кабинку, поцеловала обоих и выдвинула себе стул.

— Какие картинки!.. Билл, что-нибудь случилось?

— А вот Гонконг в добрые старые времена дал бы сто очков и Маниле, и Бангкоку, — продолжал один из парней.

Их разговор становился все громче. Холли с головой ушла в рисование. Бекка ошеломленно глядела на мужа, тупо уставившегося в стенку.

— Мой дед Пит попал в Гонконг в самом конце войны. Так знаешь, ему там отсосали прямо через колючую проволоку.

Парни засмеялись.

— Ты серьезно? — с оттенком недоверия спросил второй. — Он что, подошел к проволоке, спустил штаны и просунул своего петуха?

— Дед у меня никогда не врет. Он служил в пограничном отряде. Тогда с китайской стороны беженцы в Гонконг перли почем зря. Вот наши и поставили кордон, проволоку натянули, и все такое. Пока стоял в карауле, кайф словил. Отсос был — по самые яйца. И всего за шиллинг.

— А тогдашний шиллинг — это много?

— Билл! — окликнула его Бекка, но муж ее уже не слышал.

Он встал, задев дочкин ранец, который стоял у него под столиком, и направился в соседнюю кабинку. Еще через мгновение парни недоуменно пялились на него.

— Может, вы все-таки попридержите язык? — спросил Билл.

Самое паршивое — у него дрожал голос, и он никак не мог преодолеть эту дрожь.

— Рядом — маленький ребенок. Я не желаю, чтобы моя дочь слушала эти…

Он не договорил. Парни все так же недоуменно смотрели на него, затем переглянулись. Билл понял, что они привыкли делать все, что им нравится. Потом один из них нагловато засмеялся.

— По-моему, мы в относительно свободной стране, — сказал он.

— И не на детской площадке, — добавил второй.

Они засмеялись и гоготали до тех пор, пока Билл не запустил сахарницей в стену. Тогда парни вскочили и, отряхивая с костюмов осколки и крупинки сахара, выбрались в проход.

Билл подумал, что сейчас они накинутся на него. Он уже представил, как они втроем катаются по полу кафетерия. Что ж, драка так драка. Он с наслаждением отделает их… правда, больше вероятности, что они отделают его. Билла это не волновало. Главное — он прекратил это дерьмовое словоизлияние, которое и взрослым-то противно слушать, не говоря уже о Холли.

Но парни не собирались драться с ним. Они молча направились к выходу.

Холли пугливо жалась к матери, держась за ее руку. Они с Беккой молча смотрели на Билла, словно видели его впервые.

Только у самого выхода один из великовозрастных оболтусов повернулся и крикнул:

— Не забудь навестить сексолога, папаша! У тебя, видно, с этим проблемы. Или завидно стало.

Билл вернулся за столик, взял чашку с остывшим кофе. У него тряслись руки, и пришлось поставить чашку обратно. Он молчал, упершись глазами в пластик стола, и ждал, когда успокоится дыхание. Он ждал не только этого. Быть может, Бекка скажет что-то вроде: «Как здорово, что есть кому за нас вступиться, — и добавит, обращаясь к Холли: — Твой отец — настоящий мужчина». Но шансов услышать подобные слова из уст жены было мало.

— А знаешь, как надо поступать с такими идиотами? — вдруг спросила Бекка.

Билл поднял глаза. Холли стояла за стулом матери, прячась в ее волосы и выглядывая оттуда. Чтобы не сказать жене резкость, он лишь пожал плечами.

— Просто не обращать на них внимания. Не замечать, потому что они — ничто. А если ты опускаешься до их уровня, то сам превращаешься в ничто.

Билл устало провел ладонью по глазам. Он действительно устал и мог уснуть прямо здесь, на стуле. Потом он перехватил взгляд Бекки и все понял. Мешок с ее покупками лежал на боку. Он задел его, когда вскочил. Билл протянул руку, поднял мешок и поставил на стол, словно это он купил подарок для жены и дочери. Бекка вздрогнула, услышав жалобный звон разбитого стекла.

Почти весь вечер он разыскивал Цзинь-Цзинь. Он искал ее на Мао-Мин-Нань-Лу, на Тун-Жэнь-Лу, проталкиваясь сквозь толпы местных тусовщиков, не спешащих по домам. Биллу вдруг показалось, что он видел ее лицо среди танцующих на тесном пятачке «Настоящей любви», где со стены светило красное пульсирующее неоновое сердце. Нет, то была не Цзинь-Цзинь. Он заглянул в «Ни дна ни покрышки» и в каком-то дальнем углу увидел ее, целующуюся с западным мужчиной. Столик, за которым они сидели, был густо залит пивом. Билл подошел ближе. Заметив его, мужчина повернул голову и погрозил ему кулаком. Этого хватило, чтобы понять: он снова обознался.

Воображение рисовало ему жуткие, отвратительные картины. Билл то видел ее избитой и брошенной на заднее сиденье машины, то изнасилованной в глухом переулке. Даже убитой в чужой квартире. Иногда ему казалось, что она вернулась к владельцу серебристого «порше», в привычную жизнь, где все знакомо и понятно и где она снова щебечет о пустяках и стонет, изображая страсть.

Он потребовал, чтобы Цзинь-Цзинь исчезла из его жизни. Вот она и исчезла. Так зачем искать, если у него есть любимая жена и любимая дочь?

Билл побывал и в полицейском отделении на площади Жэньминь, [76] где собирался заявить об исчезновении Цзинь-Цзинь Ли. Но там никто не говорил по-английски. Дежурный офицер вообще не понимал, что понадобилось здесь «большеносому идиоту».

Пока Билл пытался втолковать офицеру цель своего прихода, мимо проволокли оборванных людей. Скорее всего, рабочих-мигрантов. Их затолкали в камеру и заперли. На грязной скамейке сидел уличный попрошайка лет десяти. У него был сломан нос. Мальчишка всхлипывал и утирал грязным рукавом кровь и слезы. Вскоре явились пассажир такси и водитель. Они громко кричали, готовые наброситься друг на друга с кулаками. Хохочущие полицейские растащили их в стороны. Билл тихо вышел, не зная, где еще ему искать Цзинь-Цзинь.

76

Площадь, где расположены основные здания городских властей Шанхая.