Моя панацея

Мысленно отхлестала себя по щекам. Не потому, что во мне есть уверенность: Максим обязан тратить такие деньги, чтобы свозить нас на отдых. Боже упаси, нет. А хотя бы потому, что тех денег, которые вернулись ко мне на счёт, мне бы хватило даже на месяц такого путешествия. И это придало сил и уверенности.

А ещё я очень скоро снова пойду работать, потому что не хочу превратиться однажды в одну из тех женщин, которые видят весь смысл жизни в ожидании мужа с работы, вытирании сопливых носов и нервных скандалах. И не то чтобы я была против ведения домашнего хозяйства — ни в коем случае, но реализоваться мне хочется тоже. Хоть немножечко.

Жизнь налаживается, да?

Значит, отдыху на райских островах в шикарном отеле быть.

Будем нежиться в СПА, засыпать на массажном столе, нырять в океан, плескаться в лазурном бассейне, есть до отвала приготовленную кем-то экзотическую еду, радоваться солнцу, солёным брызгам и ловить руками белоснежных пенных барашков.

На мгновение закрываю глаза, представляя себя лежащей в шезлонге, под пальмой. Рядом Максим, чуть поодаль строит песчаные замки Ярик, я держу в руках ярко-оранжевый коктейль из маракуйи и ананасового сока, и ноги припекает яркое солнце.

Интересно, маракуйя хоть вкусная?

***

До самолёта всего несколько часов, но я уже собрала чемоданы. Умыла Ярика, поговорила с Максимом, и сейчас выхожу из машины напротив здания больницы.

В ней лежит девочка. Та самая, которую нашли в доме Реутовых. Я не знаю, кто она, но очень хорошо понимаю, через что она могла пройти.

Девочка. Её вынес из подвала на руках Сергей. Большой и надёжный, он побеспокоился о ней, и за это я очень ему благодарна.

Пусть и злилась сначала на Макса, что впутался в это дело, выпачкался о Реутовых, но очень быстро поняла: он сделал то, что было не под силу другом. Сломал хребет их ужасной общине, запустил механизм, помог десяткам людей избавиться от морока.

Пустят ли меня к девочке? Не уверена, но я попытаюсь.

В большом фойе многолюдно — самое время посещений. Я нахожу медсестру, объявляю себя родственницей и она, особенно ни о чём не спрашивая, называет номер палаты.

Девочку зовут Аглаей, ей всего девятнадцать и она сирота — всё это я узнала от Максима. Я хочу с ней увидеться, хочу извиниться за Реутовых, потому что знаю: она не очень скоро избавится от памяти об их бесчинствах.

Палата находится на втором этаже, самая последняя по коридору. Цепляюсь пальцами в ворот халата, кутаюсь в него и осторожно тяну на себя дверь. Врач сказал, что Аглая не спит, но вдруг я ей помешаю?

— Привет, — говорю и улыбаюсь, делаю шаг вперёд. Аглая смотрит на меня огромными испуганными глазами, а я потрясаю в воздухе большим пакетом. — Меня зовут Инга, я пришла тебя проведать.

Аглая испуганно икает, но ничего не говорит. То ли боится меня, то ли вообще всего на свете боится.

Она совсем худенькая, выглядит лет на пятнадцать, бледная, с разметавшимися по подушке русыми волосами. Совсем ребёнок, и я столбенею от навалившихся на меня воспоминаний.

Я очень долго хоронила в себе память. Долго представляла, что всё это случилось не со мной — даже поверила в это. Иногда всё даже сном казалось, и шрамы совсем не замечала. Просто не видела их! Мозг успешно заблокировал эти участки, заменил воспоминания чем-то более лёгким, сглаженным, лайтовым. Психолог объяснила мне, что так бывает — такое случается с людьми, когда они очень хотят что-то забыть.

Я хотела.

Потому забыла.

Аглая безуспешно пытается понять, кто я такая. Зачем пришла, и я говорю:

— Я Инга Корнилова, — сообщаю, пока пытливый испуганный взгляд блуждает по моему лицу. — Ты слышала обо мне?

Почему-то уверена: Корниловы нет-нет, да и вспоминали меня. И по взгляду Аглаи понимаю: так и есть.

— Инга… привет, — Аглая улыбается, и я вдруг понимаю, насколько она сильная. Её психика гибче моей.

Правда, я-то в глубоком детстве попала в это змеиное логово. У меня не было выбора, я не знала ничего иного долгие годы. Верила, что именно так живут все дети.

Впрочем, себя не оправдываю и свою слабость тоже.

Я ставлю пакет с гостинцами на тумбочку возле кровати Аглаи, достаю из него апельсины, йогурты, творожки, сметану. Всего по чуть-чуть, но девочке хватит.

— Тебе больно? — спрашиваю, присаживаясь на стул рядом.

Я не спрашиваю только о физических ранах, больше о душевных. И Аглая, умница, понимает меня.

— Мне легче, — вздыхает и ёжится, словно внезапно в комнате температура упала до критической отметки. Кутается в тонкий плед, ёрзает, нервничает. — Тут хорошие врачи, а полицейские обещали, что мне больше ничего не угрожает.

— Всё закончилось. Теперь всё закончилось.

— Инга, ты… герой, — говорит вдруг и вытягивает тонкую бледную руку. Я протягиваю в ответ свою, и Аглая крепко за неё хватается. Смотрит прямо в глаза, и её огромные прямо в душу заглядывают. — Правда! Ты смогла от них удрать.

Вздыхаю, вспоминая свой тернистый путь. Чего мне это стоило.

— Я не герой, я обычная трусиха, — вздыхаю и смотрю на тонкие пальцы Аглаи с обломанными короткими ногтями. На тыльной стороне ладони ссадины, на запястьях фиолетовые полосы. — Просто мне помогли сбежать.

— А мне не помогли, — горестно вздыхает и отворачивается к окну, но вдруг оживляется и на губах расцветает улыбка, делает её настоящей красавицей. — Вернее, помогли…

Голос становится задумчивым, а я улыбаюсь про себя.

— Ты о Сергее?

— Его Сергей зовут? — улыбается и внезапно краснеет. — Он меня спас…

— Он такой, да. Хороший.

Мы молчим, и я провожу в палате Аглаи ещё около часа. Мне надо торопиться — скоро у нас самолёт, — но и бросить её одну тут не могу. Но вдруг Аглая сама понимает, что мы засиделись: ласково улыбается мне, сжимает крепче руку и отпускает.

— Спасибо тебе, Инга, что навестила меня. Ты всё-таки герой и очень добрая.

— Поверю на слово, — смеюсь и, наклонившись, целую Аглаю в лоб.

Перед тем как уйти, я оставляю на тумбочке свой номер телефона. Пусть звонит, я хочу знать, что с ней всё будет хорошо. Мы, вроде как, сёстры по несчастью, и мне боязно бросать её одну в этом мире.

Больница остаётся за спиной, я ныряю в салон автомобиля, Егор улыбается мне через зеркало дальнего вида, но краем глаза вдруг замечаю какое-то движение.

Машина. Знакомая очень и фигура, из неё выходящая, знакома мне тоже.

Сергей!

Знаками показываю Егору, что нужно ехать и, когда машина трогается с места, снова оборачиваюсь. Сергей исчезает в дверях больницы, а я улыбаюсь.

Теперь я точно знаю: с Аглаей всё будет хорошо.

47. Максим

Дольше двух дней я отдыхать не привык. Всё время какие-то дела, работа, круговорот задач, поиск способов их решения, кризисы, победы и, чего греха таить, поражения — куда уж без них, да?