Мумия блондинки (Сборник)
Шрифт:
— «Мадонна Дескамизадос»,— задумчиво проговорил Бассович.— Страна оплакивала эту женщину несколько недель после ее смерти. Я вспоминаю толпы народа, проходившие, прощаясь с ней, мимо гроба из стекла, в котором лежал ее набальзамированный труп... Это продолжалось дни и ночи. Человеческое море женщин, которые лишались чувств, и мужчин, бросавшихся к гробу. Невероятно!
Гунтер покачал головой. Он помнил об этих истерических сценах, продолжавшихся неделями в огромном Доме Рабочего Синдиката, где был выставлен для выражения всенародного почитания гроб с телом Мерседес.
— Воздействие этой женщины на ее страну, на бедняков было действительно невероятным. Богатые — те ее ненавидели, но самые бедные и несчастные, «де-скамизадос» («безрубашечники»),
И. С. открыл папку, лежавшую на его столе, достал оттуда дачку фотографий и разложил их перед собой.
Они запечатлели сказочную историю пары Руйц-Ибарро — эту страстную политическую авантюру, которая продолжалась даже после смерти и изгнания...
По фотографиям можно было проследить за неуверенным началом: встреча молодой блондинки-актрисы Мерседес Магио и молодого секретаря Министерства работ Эрнесто Руйц-Ибарро... Начало их романа. Оба — молодые, красивые, улыбающиеся и до сумасшествия увлеченные друг другом.
А потом начинается авантюра. Головокружительная карьера, которая по прошествии пяти лет подняла их на гребень власти и невероятной популярности.
Фотографии говорили о свершившейся перемене. Мерседес Ибарра была уже той, чей образ запечатлелся в воображении толпы со всего света: с гладкой кожей, светлыми волосами, натянутыми на висках, хрупкая, одетая в платье от дорогого портного, сверкающая драгоценностями. Это было немыслимое чудо: дочь бедняков, почитаемая бедняками, сумела создать образ, сверкающий, восхищавший этих «безрубашечников», готовых без конца любоваться ею. Это были «их» драгоценности, «их» меха, «их» платья. Она была символом их реванша: маленькая девочка из народа, которая взяла их имя и все, что высокомерная кастильская буржуазия отвергала. Чем была Мерседес красивее и ослепительнее, чем больше сверкала драгоценностями и камнями, тем реванш «де-скамизадос» был полнее. Нужно было видеть и слышать эту светловолосую принцессу, сгибающуюся под тяжестью драгоценностей и при этом восклицающую:
— Вы, бедняки,— мои братья и сестры...
И муж Эрнесто Руйц-Ибарро тоже изменился. Из высокого, тонкого, темноволосого молодого человека он превратился в красивого мужчину, немного раскормленного, в белом мундире, каскетке, который стал «лицом», популярным диктатором.
Потом наступила «эпоха справедливости»: большая ибарристская доктрина — своеобразное толкование национал-социализма вкупе е фурьеризмом в его латиноамериканской интерпретации. В это время Мерседес неустанно ездила по стране, воодушевляя толпы народа, проводя тысячи дискуссий на фабриках и в деревнях, поднимая народ за Эрнесто Руйц-Ибарро, которого она «обожает, как обожают Бога, и даже больше, так как, если Бог создал меня один раз, Эрнесто заставляет меня рождаться заново каждый день».
Потом наступила болезнь. Скрыто, медленно, неумолимо. На снимках можно было видеть те ужасные изменения, которым подверглось лицо* светловолосой женщины. Последние снимки, в 1963 -1964 годах, запечатлели ее бледной, держащейся под тяжестью бриллиантов на ногах только усилием воли, но продолжающей, несмотря ни на что, свою миссию. А потом — внезапная смерть. И невероятный национальный траур, рыдания толп народа, похороны, горе Руйц-Ибарро, запершегося в своем дворце и желавшего отказаться от власти.
И мумия-блондинка (шедевр знаменитого профессора, мастера по бальзамированию, который работал целый год, чтобы трансформировать Мерседес в субстанцию почти бессмертную) покоилась в Доме Рабочего Синдиката, охраняемая днем и ночью отрядами «дескамизадос».
— С того дня, когда военная хунта опрокинула Руйц-Ибарро и захватила власть,— сказал И. С., собирая снимки,— он вынужден был покинуть страну, но Мерседес, мумия Мерседес, страну не покинула. Она царствовала по-прежнему, окруженная
специальными лампами и букетами цветов в Доме Рабочего Синдиката, окруженная тем же поклонением.— И, конечно, это не нравилось хунте,— заметил Коста Бассович с усмешкой.
— А вы поставьте себя на их место! — сказал И. С.— Они опрокинули тирана, врага нации и народа, а нация и народ продолжают поклоняться жене тирана!.. Это было для них невыносимо.
— Вот тогда они и решили заставить мешавшую им мумию исчезнуть,— прибавил Гунтер.— Скромно и быстро.
— Очень скромно и очень быстро,— подтвердил И. С.— Однажды ночью команда офицеров по приказу генерала проникла в Дом Синдиката и увезла гроб,
Он откинулся назад, долго сморкался, потом выпрямился, уставившись на листву парка.'
— Тогда все и началось.
И. С. встал и, подойдя к окну, с отсутствующим видом разглядывал парк, разбитый в форме звезды на берегу Потомака. Похожий на большого белого медведя, слегка траченого молью, он всегда одевался в старые, мятые костюмы и носил башмаки для гольфа, тоже весьма поношенные... И. С. был известен среди снобов Вашингтона своим полным пренебрежением к элегантности, но на это ему было ровным счетом наплевать.
— В то время как Эрнесто Руйц-Ибарро устраивался в Мадриде в комфортабельном изгнании, гроб Мерседес должен был начать тайное путешествие в несколько эта-нов. А если быть точным, то не гроб, а гробы, так как, похоже, хунта, чтобы запутать следы, заставила похоронить двадцать пять гробов в разных местах. Во всяком случае, правильный след, кажется, тот, что ведет в Италию, на маленькое кладбище возле Милана, в Санта-Клара ди Пиомбино. Почти установлено, что военное правительство осуществило переговоры с Ватиканом на самом высоком уровне и что папа согласился принять тело Мерседес и позаботиться о том, чтобы ее похоронили тайно и под чужим именем. И эта монашенка, мать Анна-Мария, настоятельница маленького монастыря в Санта-Клара ди Пиомбино, была вынуждена заняться погребением «Мадонны Дескамизадос», ставшей Марией-Анжелой Доминиати.
— Почему вы сказали «кажется»? — спросил Г унтер.— Это был неверный след?
— Похоже на то,— ответил И. С.— Прочитайте это.
Он протянул газету. Это был итальянский выпуск
«Иль Мессажеро». Два столбца были отчеркнуты красным карандашом.
Гунтер и Бассович прочли:
В ночь с семнадцатого на восемнадцатое сторож кладбища Санта-Клара ди Пиомбино был разбужен шумом, доносившимся с кладбища. Джузеппе Монзальви мужественно направился в сторону шума и обнаружил двух неизвестных, которые пытались вскрыть могилу. При появлении сторожа осквернители могилы убежали, побросав свои инструменты. Тогда Джузеппе Монзальви с изумлением обнаружил, что гроб пуст и содержит лишь кирпичи. Полиция расследует эту странную историю. Предполагаемая умершая была похоронена под именем Марии-Анжелы Доминиати в 1964 году».
— Это может оказаться и ложным следом,— заметил Гунтер, положив газету.
— Сомневаюсь,— возразил И. С., протягивая ему другой номер «Иль Мессажеро».
Они прочли столбец, отмеченный красным карандашом на второй странице.
Двадцатого числа этого месяца, в одиннадцать часов утра, машина, в которой находились монашенки из монастыря Санта-Клара ди Пифмбино, резко свернула с Национальной миланской дороги и разбилась, свалившись в овраг. Машина полностью сгорела. Когда подоспела помощь, от машины практически уже ничего не осталось и обе пассажирки, сестра Магдалена и мать-настоятельница монастыря Санта-Клара ди Пи-омбино, умерли, обгорев. О причине трагического происшествия ничего не известно. Вся местность скорбит по поводу этой трагедии».