Муза для чудовища
Шрифт:
Реакция на мои слова была примерно такой, как я и ожидала. Захохотали все, а Симба, кстати, громче всех.
— Это кто у тебя такой талант? — Тарасик шутливо стукнул приятеля по плечу. — Машка, что ли?
— Не Машка, — Симба смущённо улыбнулся мне. — Твоя правда, как-то… неестественно звучит.
— Ну отчего же? — тут же встрял Кудряшка Сью. — Дамочки в возрасте такое любят.
Я тут же достала копию рукописи Кудряшки. Её я читала только вчера, а потому хорошо помнила что именно меня в ней задело.
— Дамочки в возрасте, гoворишь? — переспросила я. — Ты, полагаю, ориентируешься на аудиторию помоложе…
— А то! — Айка блеснул белоснежной полоской зубов и нахально мне подмигнул. — Успела заценить?
Я пропустила
— А ка же?! Хотя, должна заметить, ксилофилия — не мой конёк.
— Ксило… что?
— Ксилофилия, — любезно повторила я. — Сексуальное влечение к дереву.
Разгневанный Кудряшка Сью вскочил на ноги, а я, дождавшись, пока утихнет грянувший за моими словами хохот, пояснила:
— Прости, мой дорогой, но на тех десяти страницах текста, что ты мне принёс в четверг вечером, я три раза встретила выражение «горячий ствол», дважды «твёрдый и горячий ствол», один раз «напряжённый и гладкий», один «большой и горячий». И — внимание! — я коротко глянула в сторону успевшего расслабиться Симбы, а затем прочла с листа:
— «Гладкая головка его ствола прикоснулась к сокровенному местечку между моих ног»… Вы списываете друг у друга, что ли?
Не знаю, как смущаются темнокожие люди, но смущённые темнокожие музы — это просто прелесть что такое.
Я подождала, пока уляжется смех, и только после этого заметила:
— Признаться, про ксилофилию я и сама узнала только вчера. И не спрашивайте, как на меня смотрел наш библиотекарь, когда я просила выдать мне справочник сексуальных фобий и зависимостей. Учитывая мой целибат и то, что я сожительствую с Даниёй Сахиповой… В общем, думаю, мне удалось удивить старика, — несколько одобрительных смешков сказали мне, что я правильно сделала, не забыв немножко пройтись и по своей скромной персоне. — Кстати, там я не только о древолюбах прочла. Не хочу вас расстраивать, мои дорогие, но девяносто процентов из вас формикофилы. И упреждая вопрос. Формикофилы — это те, которые просто обожают, когда по ним… ползают муравьи!
— Ты это только что придумала! — захохотал Тарасик, хлопая себя по коленям, а я молча выложила на стол тот самый справочник. Слева от меня кто-то тихонько взвыл.
— Хотите пару примеров? Могу без имен…
— Нет уж, давай с именами! — в один голос потребовали Симба и Кудряшка Сью, чем вызвали у народа очередной приступ хохота.
Ну, с именами, так с именами.
— Чи-Чи. «По коже рассыпались колкие мурашки». Пеле: «Мурашки скачут по всему телу, щекоча нервные окoнчания». Тарасик: «Мурашки табуном бегут по пояснице», у тебя же: «Мурашки носятся по позвоночнику», и моё любимое: «Эти вольные телодвижения вызывают у меня стадо неуправляемых мурашек, резво скачущих вдоль позвоночника»…
Минут пять я дала музам на то, чтобы как следует нахохотаться, а затем всё тем же весёлым голосом произнесла:
— Я рада, что вы веселитесь. сли честно, я немного побаивалась, как бы вы меня тут не прикопали потиxоньку… Только, люди… В смысле, музы, у нас все-таки эротический самиздат, а не юмористический. Так, может быть, мы как-то серьёзнее станем подходить к делу, а? Я живой человек и могу ошибаться, так исправьте меня, если я не права. Давайте прогoлоcуем, и я вычеркну третий пункт из своего списка… Так как?
— Не надо ничего вычеркивать, — проворчал один из тех муз, кто только двадцать минут назад обзывал меня «недотраханной девственницей», — но что прикажешь делать нам? Вдохновлять автора Большой советской энциклопедией и Школьным орфографическим словарём?
Ответа на этот вопрос у меня, к сожалению, не было. Но я надеялась, что все вмеcте мы найдём выход из ситуации.
Ещё некоторое время мы обсуждали план работы на ближайший месяц, от меня требовали конкретики по третьему пункту, уточняли, что именно я буду относить
к ошибкам. Кудряшка ненавязчиво интересовался, что будет, если в тексте оставить лишь «парочку стволов»… В общем, обсуждали рабочие моменты, как в обычном трудовом коллективе. Я даже ненадолго забыла где именно нахожусь и почему, а когда вспомнила, градус моего настроения несколько снизился. Не несколько. Основательно. Так сильно, что я, распрощавшись с музами, закрылась в своем кабинете и полностью прoигнорировала обед, забыв даже о том, что близнецы как раз сегодня планировали провернуть то самое дельце, в котором фигурировала одна Афродита и один букет белых лилий.ГЛВ ВОСЬМАЯ. В КЖДОЙ ШАЛОСТИ ЕСТЬ ДОЛЯ ШАЛОСТИ
Издавна, еще с детства, я уяснила одну простую истину: лучшее лекарство от хандры — работа. И чем сложнее она, чем кропотливее труд, чем больших затрат сил требует, тем качественнее будет результат. В этом плане моя нынешняя профессия была как нельзя кстати. Я заперлась в кабинете, обложившись рукописями едва ли не до макушки. К сожалению, мои музы были на редкость плодовитыми, вот бы Джорджу Мартину такого же, а то, боюсь, не доживу до того светлого мига, когда он «Песнь Льда и гня» допишет… Кстати!.. Надо поспрашивать у местных, может, уже кто-нибудь в курсе, выживет ли к последней странице хотя бы один из не скончавшихся ещё героев. И если выживет, то сохранит ли целостность органов…
Но так как знакомство с Джорджем Мартином или его музом (музой?) мне в ближайшее время не светило, я выхватила из стопки черновиков верхнюю тетрадь и начала читать, игнорируя звонки на стационарный и мoбильный телефон (Да-да! Несмотря на то, что Эрато всячески избегал разговора со мной, пункт нашего соглашения насчёт левых «продуктов» он исполнял, каждый вторник оставляя на моём столе список женихов и конверт с денежкой. Так что, финансы на покупку средства связи у меня были, вот только связываться ни с кем из местных особо не хотелось).
Хандра — она на то и хандра, что никого не хочется ни видеть, ни слышать. К вечеру количество звонков увеличилось, а в дверь за последний час стучали раз шесть, и я решила, что пора завязывать с работой, тем более, что за окном сумерки уже начали активно превращаться в ночную тьму. Выбросив в урну забракованные черновики, я оставила на столе чистовые варианты тех рукописей, над которыми планировала поработать завтра, а также записку для Эрато, в которой коротко намекнула: «Если к концу апреля ты, гнусный враль, не решишь вопрос с моей квартирой, я всем расскажу об условиях нашего договора». Почему-то мне казалось, что угрозы разоблачения Ингвар должен бояться больше, чем неконтролируемой толпы моих поклонников. Что-то мне подсказывало, что выкупать «продукт» у собирателя в обход кассы не вполне законно. И это же что-то мне тихонько нашёптывало, что Эрато скорее мне свою собственную квартиру отдаст в безвозмездное пользование, чем позволит переманить меня в другой отдел. О, да! За неполный месяц работы в Эротике я успела осознать, как выгодно иметь под рукой такoго специалиста, как я.
Тихонько выскользнув из дремлющего по ночному времени коридора, я не стала вызывать лифт и воспользовалась лестницей.
Общежитие литераторов встретило меня неестественной для раннего вечера тишиной и густым цветочным ароматом. Я повела носом и шагнула в полутёмный холл. На столе Жанны Ивановны стоял огромный, я бы даже сказала, гигантский, букет лилий, а все три подоконника помещения были уставлены вазами с этими цветами. Почувствовав неладное, я заторопилась к себе в комнату, которая за время моего отсутствия из просто мало пригодной для жилья каморки превратилась в совершенно непригодную. Потому что жить в комате, до потолка заполненной белыми лилиями смог бы, разве что, только цветочный эльф. Ну и ещё, полагаю, Дания Сахипова, потому что именно её голос раздался из зарослей, пока я, подобно жене Лота, замерла на пороге, выпучив глаза и открыв рот.