Муза для чудовища

— Я постараюсь, — пообещала я, и мы вошли в палату.

Ослеплённая цветами, которыми пестрело постельное бельё, больную я заметила не сразу, а лишь приглядевшись. Маленькая, лет девяти девчушка. На лысенькой головке очень красивая повязка-обруч ручной работы, любовно украшенная бусинками и вязаными цветочками. В ушах сережки-бабочки, на тоненькой ручке, лежащей поверх одеяла, сплетённый из цветной проволоки браслет. Именно его присутствующие и обсуждали.

— Дениска сам делал, — говорила енщина, сидевшая на стуле у кровати. — Старался. Говорил: «Вот Сашке будет подарок ко дню рождения».

— Тетя Наташа, — в карих глазах живо плескалось удивление. — У меня день рождения только через две недели.

Тетя Наташа стыдливо опустила глаза, а стоявшая у окна старушка всхлипнула и, извинившись, споро выбежала из палаты.

— Вот через две недели остальную часть гарнитура и получишь, — дрожащим голосом произнесла третья из присутствующих в комнате женщин, успоаивающе поглаживая по плечу сгорбившегося у постели единственного мужчину.

— Целый гарнитур, — девочка мечтательно улыбнулась. — А сам Дениска чего не пришёл?

— Контрольная у него сегодня, — oтветила тетя Наташа и украдкой вытерла уголок глаза. — Мы с ним тебя, Сашенька, завтра навестим.

— Жалко, — произнесла девочка и вдруг посмотрела на меня очень строго и очень серьёзно. Прямо в глаза. Так, будто могла меня видеть, а потом моргнула и перевела взгляд на мужчину.

— Пап, ну не надо, — попросила тихо, но так уверенно, по-взрослому, что у меня сердце защемило. — Мы же с тобой говорили, помнишь?

— Помню, — хмуро ответил мужчина, а потом всхлипнул и прижал к мокрому лицу маленькую тонкую ладонь. — Помню, журавушка моя.

Девчонка снова глянула на меня, а затем медленно опустила веки и испуганно простонала:

— Ма-ам, мне страшно.

Третья женщина рухнула на колени, словно кто-то выдернул из неё невидимый cтержень, до этoго удерживающий её на ногах, ласково погладила безволосую голову и нежно прошептала:

— Мама с тобой, малышка. Ничего не бойся. Я тут. Я тебя держу.

И я заревела. Некрасиво всхлипывая, размазывая по щекам горячие слёзы, отчаянно мечтая убежать как можно дальше отсюда и понимая, что это последнее, что я бы могла сделать в данной ситуации. Иан крепче сжал мои пальцы, то ли утешая, то ли предостерегая, а в следующее мгновение я увидела лёгкое едва заметное сияние, исходящее от умирающей девочки, и три длинных, с мою руку толщиной, луча, соединяющие её грудь с сердцами склонившихся над кроватью взрослых.

Что мне нужно делать, я поняла сразу и, помедлив лишь миг, наклонилась вперёд и просто перенесла центр пересечения лучей — «потоков», как их Иан азвал, — с груди девочки на грудь ара Джеро. Тот побледнел и, тихо охнув, к моему ужасу, рухнул на пол без сознания. Сказать, что я испугалась — ничего не сказать. Хотелось упасть рядом с ним на колени, обнять, придержать голову, но непонятно откуда пришло понимание, что делать это до того, как угаснет сияние вокруг тела умирающей девочки, нельзя. И я, стыдно признаться, молилась, чтобы бедняга поскорее отмучилась, проклинала себя за чёрствость души, рыдала, переводила взгляд с Иана на бледное личико на цветастой подушке и ждала, ждала, ждала… По-моему, целую вечность.

Все закончилось так же резко, как и началось. Аппаратура перестала пищать, сияние погасло, а девочка, не открывая глаз, прошептала:

— Не надо плакать.

Тишина, заполнившая палату после её слов, была просто зловещей.

— Я спать хочу, — проговорила умирающая, а я склонилась над Ианом и, рыдая и на чём свет стоит проклиная ату Кирабо, попыталась открыть скляночку, которую он мне дал перед тем, как мы вошли в палату.

К счастью, в себя он пришёл быстро. Скользнул взглядом по опустевшей комнате, задержалася на ровно дышащей Сашеньке, перевёл взгляд на меня и, виновато улыбнувшись, прошептал:

— Прости.

— Дурак, — всхлипнула я, обнимая его за шею. н ещё и прощения просит! За что?

— Понимаешь теперь, почему я не могу позволить, чтобы ты…

— Не сейчас.

Мысль о том, что, по задумке аты Кирабо, приходить в себя после чужой боли и страха должна была я, а не Иан, привела меня в состояние тихой ярости. Даже не так. Мысль о том, что она осознанно, зная, кем я являюсь для ара Джеро — а она об этом знала, я уверена, с самого первого дня; думаю, ещё задолго до того разбирательства с Визингамотом в полном составе, — хотела, чтобы он заcтавил меня всё это пережить. Чтобы своими руками причинил мне такую сильную боль, что от неё можно сознание потерять… Эта мысль приводила в бешенство. И ведь, случись это месяц назад, я… я, наверное, уже не смогла бы смотреть на него прежними глазами. Наверное. Теперь же… Я поднялась на ноги, взяла с прикроватной тумбочки пузырёк с продуктом — как и в случае с моими рукописями, он просто появился, будто из ниоткуда, — а затем повернулась к Иану.

— Если нет добровольцев или… преступников? Вы с Тьёром чередуетесь?

— Чередуемся, — мрачно ответил Джеро, поднимаясь на ноги. — Не всегда, только в сложных случаях, чаще всего, когда pечь идёт о детях.

Я посмотрела на мирно спящую Сашеньку и призналась:

— Я думала, она умрёт сегодня. Это было так… так… — всхлипнула, спрятав лицо у Иана на груди, и с благодарностью приняла тёплые, успокаивающие объятия.

— Иногда так и случается, — проговорил он. — Но чаще бывает, как сегодня. Мы просто взяли её страх и боль. Она умрёт спокойно, во сне. Может быть, даже сегодня. Агата, я…

— Откуда ты знаешь, куда идти, к кому и во сколько? — вновь пeребила, а Иан мягкo поцеловал меня в лоб и задал встречный вопрос.

— Ты только что побывала на моём месте. Подумай и скажи, откуда я об этом знаю?

Я задумалась, на мгновение закрыв глаза. Увы, но и в этот раз ар Джеро сказал правду. Минуты не прошло, как я уже знала, куда идти и как скоро у следующего умирающего человека наступит критический момент, потребующий нашего присутствия. Неясным оставалось лишь одно: мир огромен, и пока мы стоим здесь, уже успел умереть не один человек. я не уверена, что рядом с ним был кто-то, кто забрал бы себе его боль и страх. Кто составляет список тех, кому мы должны помочь? Бог? Мироздание? Рок?

У меня голова закружилась от этих мыслей. Я схватила Иана за руку и торопливо, чтобы эгоистичное желание принять его добровольную жертву не заставило меня передумать, заявила:

— С парнем на четвёртом этаже поменяемся ролями, — и решительно тряхнула головой, когда Иан попытался возразить. — Не спорь, пожалуйста, а то я передумаю, и потом не смогу себя простить.

Джеро мрачно посмотрел на меня, но ничего не сказал, с обречённым видом приняв из моих рук пузырёк с синей жидкостью. Интересно, что это? Лекарство от страха? Один из продуктов? Впрочем, мне было не настолько любопытно, чтобы сейчас спрашивать об этом. Сейчас мне хотелось лишь одного: дождаться вечера, забраться в кровать, прижаться к Иану, тёплому и родному, и постараться забыть о том, чем я занималась сегодня.

Боги, как он живёт с этим каждый день и не сходит с ума?

ГЛАВА ДЕВЯТНДЦАТАЯ. КОТЫ, И СЛЁЗЫ, И ЛЮБОВЬ

Это был самый тяжёлый из всех возможных понедельников. После Сашеньки мы с Джеро познакомились ещё с двумя детьми и одним парнем. Впрочем, с парнем знакомился только Иан, нас друг другу не нужно было представлять, потому что с Ванькой Семёновым мы в одном классе учились. Он был тихий, незаметный очкарик с жуткими прыщами и чудовищным запахом изо рта. Сидел он, как правило, за последней партой и один. Не знаю, что с ним было после того, как мы закончили школу, но в хосписе рядом с ним тоже никого не было.