Муж, которого я забыла

И это только снятые в первые дни поверхностные сливки.

В следующие несколько недель сливки становились жирнее, а головы начали лететь.

Последнее свершилось во многом благодаря Авдотьеву. Так как он крутился на фирме гораздо дольше меня, ему и удалось найти все тайные записи почившего владельца. Прикрывая свой зад, Цемский усердно записывал всю информацию и подкреплял слова и догадки документально. Фактически, его чёрная бухгалтерия оказалась компроматом на тех, кто участвовал в крупных нелегальных сделках, общаясь напрямую с ним.

А стоило лишь начать дёргать за нужные верёвки, как эти граждане, в своём эгоистичном желании выплыть из дерьма, принимались топить других. С чувством, с толком, с расстановкой.

Полковник Миронов лишь мрачнел на мой очередной рапорт. Мрачнел и всё чаще посматривал на меня… С горечью ли? С жалостью? С сожалением? Я не мог да и не хотел думать об этом и анализировать его взгляды.

Я изменился. Это отмечали все вокруг. Стал более жёстким и беспринципным, готовым идти по головам в этой борьбе. Все виновные будут наказаны. И я в том числе.

Я ни в коем разе не снимал с себя ответственности. Просто пока моя боль служила двигателем, толкала меня на безумства и приносила ощутимый результат, я не сдавался.

А каждое воскресное утро я посещал усыпанную цветами могилу, чтобы молча оставить у креста очередной букет.

Возможно, правду говорят, что нельзя заниматься спасением своих близких, как и расследовать обстоятельства их гибели, потому что у меня ничего не вырисовывалось.

Пробираться сквозь препоны высокопоставленных бандитских группировок для меня оказалось проще, чем найти виновных в смерти своей жены.

Где, как и что в тот день пошло не так, мне неведомо. Базу данных абонентов моего сотового оператора взломали хакеры. Шутки ли ради или по указаниям свыше, но несколько сотен номеров, в том числе и мой, попали под раздачу. Все звонки были переадресованы на рандомные номера публичных заведений.

Стоит ли говорить, что отслеживание этой атаки привело в абсолютно тупиковое место? Думаю, нет. Но некий налёт драматизма я в этом увидел: проделав долгий и сложный путь по распутыванию маршрута следования атаки, служба информационных технологий пришла к выводу, что преступники совершили своё злодеяние… С машины, стоящей в кабинете главврача психоневрологического диспансера провинциального городка на Волге.

Чудесным образом все камеры на территории компании вышли из строя. Как раз незадолго до приезда моей жены. И сами собой вернулись к работе сразу по приезде спасателей. В невероятные совпадения я не верил, но никакого внешнего воздействия оказано не было, как и не удалось найти следов вмешательства в программное обеспечение.

Фирма, предоставляющая услуги видеонаблюдения, лишь разводила руками, ссылаясь, что именно в это время проблемы наблюдались не только у нас.

Все эти неурядицы скверно сказывались на моём состоянии, и я всё глубже замыкался в себе, отвергая руку помощи, которую предлагал мне Миронов.

Возможно, я вёл себя крайне глупо, но я продолжал твёрдо стоять на своём: я должен сам найти ответственных за смерть Лукерьи.

Так, по истечению сорока дней с момента трагедии, чуть ли не возле её могилы, меня застал звонок семейного адвоката и нотариуса Цемских.

— Здравствуйте, Денис Сергеевич. — Торопливо проговорил в трубку Заруцкий. — Вскрылись новые обстоятельства с завещанием вашей супруги.

Я скрипнул зубами, но промолчал.

— Денис Сергеевич, вы должны подъехать. Это срочно. Исходя из того, что я смею наблюдать прямо перед собой… Вы больше не можете управлять «ЭлАСи Логистик».

— Я скоро приеду, — обещаю я. — И мы непременно во всём разберёмся.

И ничего хорошего тебе, дядя, не светит. Потому что я знаю, что ты втираешь мне какую-то дичь.

40

Наши дни.

Даниил Филатович суетливо крутится вокруг меня, пока я внимательно изучаю предоставленные документы.

Изучаю и закипаю изнутри. Вот, значит, из-за чего я потерял её. Из-за долбанных акций компании, которая идёт ко дну!

— Вы знаете, кто я? — Спрашиваю у Заруцкого.

— Конечно, Денис Сергеевич, знаю, да. — Он кивает головой, как болванчик. — Вы — супруг моей клиентки, Лукерьи Лукьяновны Акмановой, волеизъявление которой лежит сейчас перед вами.

— Кретина-то из себя не стройте, — я ударяю по бумагам. — Вам абсолютно не идёт!

Чувствую, как тяжесть всех прошедших после трагедии дней обрушивается на меня, и вскакиваю, хватая продажного адвоката за шкирку.

— Говори, гнида! Как есть, так и говори!

— Я ничего не знаю, — вяло отнекивается он, но я вижу, что он готов.

Не просто так позвал, значит.

Нарочито медленно переворачиваю документ и припечатываю его лицо к подписи с расшифровкой.

— Тебя совесть-то не грызла, что ты её умирать бросил? Дышалось тебе спокойно, зная, что она задохнулась в жестяной коробке?

Мне стоит неимоверных усилий сдерживать свою ярость и не начать его бить. Потому что, видит Бог, если начну, уже не остановлюсь. И тот факт, что мы с ним вдвоём в его конторе, вовсе не играет на руку.

Слишком поздно я понимаю, что всё-таки переусердствовал. Нотариус хрипит, а из его носа начинает хлестать кровь. Я ослабляю хватку.

— Голавлёва. Вероника. Леон. — Цежу сквозь зубы и резко отпускаю его. — Лучше кайся сам. Тебе не понравится, что я могу и сделаю с тобой в противном случае.

— Это правда, что вы — сотрудник ФСБ?

— Правда.

— Мне важно знать, готовы ли вы пойти против своего начальства?

— Если они причастны к смерти моей жены, то пусть хоть трижды будут самим Господом Богом, но ответят за это, — выплёвываю я.

— Вы учтёте, что я сам вызвал вас? Что сам решил сдаться? — Он смиренно садится рядом. — Я ведь видел, что она написала. Специально не сказал Цемским.

— Очень великодушно, мать твою! — Снова не сдерживаю я эмоций.

— Мне зачтётся, если я прямо сейчас расскажу вам всё? — Снова спрашивает Заруцкий.

— Я даю вам слово, что зачтётся, — говорю, лишь бы услышать эту грёбаную правду как можно скорее.

Адвокат недоверчиво вздыхает, ёрзает, устраиваясь поудобнее, и начинает свой рассказ.