Мы ненавидим всех. Месть

– Я бы обдумал, – не повышая тон, произносит Тео. – Если бы все мысли не были заняты заменой моей разбитой машины. Слышал? Один придурок угнал ее и не вписался в поворот.

– Правда? – ухмыляюсь я, обнажая зубы. – Мне казалось, это был уродливый билборд одной хреновой финансовой компании… «А. СантаФи» вроде бы.

– Ч-что? – робко вклинивается в традиционный семейный конфликт Мелани, поправляя огромную безвкусную брошь на своем дизайнерском платье. – Так это Дарио разбил новую машину Тео?

Мелани Куинн. Младшая из трех дочерей одного из местных миллионеров, сколотивших состояние на строительном бизнесе. Мелани Куинн – девушка, в чьей голове вместо мозговой активности завывает атлантический бриз. Ей всего двадцать два. Она учится на последнем курсе Университета Северной Каролины в Шарлотте на факультете литературы и лингвистики и планирует поступать в магистратуру. Ее средний балл едва дотягивает до трех, но папочка очень гордится ею и мечтает, чтобы его «солнышко» поскорее удачно выскочило замуж. Тео Сантана – один из наследников миллиардов моего отца и бывшая знаменитость NBA – идеальная кандидатура. Богат, красив, отлично сложен, не глуп и та еще тряпка, что сыграет Мелани Куинн на руку. Ведь неважно, что думает о будущем браке сам Тео, за него уже все решили, а он никогда не осмелится перечить моему отцу. В отличие от меня, Тео засунул свой язык в задницу, как только появился на пороге нашего дома вместе со своей мамочкой тринадцать лет назад.

– Мел, Мел, Мел… – растягивая каждое слово, я качаю головой. Да, я заметил предупредительный суровый взгляд отца. Да, увидел и мольбу в глазах добродушной Эммы. Но я ведь уже начал. Меня не остановить. Не зря ведь в спортивных кругах меня прозвали Диким. – Всевышний не наделил тебя умом, чтобы ты до конца своих лет смогла терпеть моего брата… Я ужасно тебе сочувствую, крошка. Ты вполне могла бы подцепить кого-нибудь более… – бросаю беглый взгляд в сторону Тео, оценивая его внешний вид, – остроумного, изысканного, сексуального, в конце концов. В общем, – мой стул с раздражающим скрипом отъезжает назад, и я встаю на ноги, – когда тебе наскучит миссионерская поза – звони. – Я вальяжно подхожу к Мелани и склоняюсь над ее ухом. Ее спина моментально вытягивается словно струна. – Мой член прокатит тебя по всем страницам «Камасутры» 26 . Ты ведь знаешь, что это такое?

26

«Камасутра» – самый известный древнеиндийский трактат о духовной и физической любви (энциклопедия секса с комментариями и иллюстрациями).

– Нет, – едва слышно выдавливает она, видимо, краснея от слова «член».

– Загугли, крошка. Тебе понравится. – Я выпрямляюсь и разворачиваюсь к выходу из столовой, махнув рукой. – Adios 27 ! Мел, ты знаешь мой номер!

– Дарио, вернись! – выходит из себя мой отец, и, не оборачиваясь, я все равно слышу, как с лязгом ударяется о стол винный бокал.

Я не возвращаюсь. Наверное, моя очередная выходка отразится на мне новой пощечиной или парой ударов под дых. Но оно того стоило. Видели бы вы их лица. И, черт возьми, я уверен, что маленькая скромная киска Мелани взмокла от моих слов. Как жаль, что моему члену эта девица абсолютно не интересна, иначе бы я давно сорвал с нее эту показушную праведность.

27

В переводе с испанского – «прощайте».

Я быстро переодеваюсь в шорты и спортивную футболку без рукавов, натягиваю кроссовки и, пока отец сглаживает углы перед ранимой Мелани, отправляюсь на вечернюю пробежку.

Мне не нравится наш пафосный район, где требуется приторно улыбаться каждому встречному, поэтому я высвобождаю свою собаку из вольера, запрыгиваю с ней в тачку и мчу к парку на другую окраину Роли. Возможно, там у меня получится свободно вздохнуть.

Заметка четвертая, от 28 ноября: «День зарождения»

Автор заметки: Ревендж

Ты никогда не задумывался, почему люди ярче запоминают негативные моменты из прошлого, чем позитивные?

Психологи утверждают, что это заложено в нас природой, еще с тех пор, когда наши далекие предки пытались выжить в тяжелых условиях первобытной Африки. Всему виной фокусировка на потенциальной опасности. Якобы наше подсознание автоматически фиксируется на угрозе, чтобы в момент эйфории такое хрупкое существо, как человек, не угодило, к примеру, под машину.

Ты согласен с этим утверждением?

Я не знаю, но почему-то спустя пятнадцать лет помню ту ночь, как будто это было вчера.

***

(дополнено)

Небо над отчужденным поселением на краю горного округа Уэльса ревело и разрывалось яркими вспышками молнии. Гром, всколыхивающий тучи, прогнал летнюю духоту, и мне не было жарко в кофте с длинными рукавами. Но несмотря на грозу, я все равно оставила окно открытым. Если честно, я держала его незапертым до поздней осени, чтобы Хоуп всегда могла пробираться ко мне в спальню.

Это происходило часто, и та ночь не была исключением.

Когда я помогла ей перелезть через оконную раму, малышка Хоуп разревелась раньше, чем успела спрыгнуть на пол. Я не зажигала свет в комнате, но мощный разряд молнии осветил на лице Хоуп свежий кровоподтек. Отчим снова ударил ее.

Хоуп плакала очень тихо, хоть ей и было больно. Как и все мы, она знала, что лучше не создавать шум, чтобы не схлопотать еще. Поэтому, не желая будить моего отца, я помогла Хоуп влезть в мой дождевик, и, выбравшись на улицу через окно моей спальни, мы побежали к нашему убежищу.

Хоуп было всего семь, и она боялась шахт. Там было темно и сыро, а во время грозы нижние уровни всегда затапливало водой. Хоуп боялась, что мы забредем не в ту сторону, потеряемся и утонем, но как только она замечала блики фонариков на каменных стенах, то срывалась вглубь тоннеля, выпустив мою руку. Она знала, что там ее ждет Энзо, а значит там никогда не будет страшно.

Малышка Хоуп обожала Энзо. Он был ее сводным братом и защитником, даже ценой собственной безопасности.

В моих ушах до сих пор звенит ее звонкий крик:

– Энзо! Энзо!

Неуклюжая Хоуп споткнулась о камень и упала в объятия брата, но Энзо, как всегда, успел поймать ее. Он оторвал сестру от земли и стиснул в дрожащих руках. Кажется, в тот момент он тоже плакал.

И только тогда я заметила рассеченные до крови раны, которыми были усыпаны предплечья Энзо. В то время любимым орудием для наказания у родного отца Энзо был толстый ремень из бычьей кожи. Джон Эверетт даже смастерил для него особое место – вбил крюк в стену гостиной рядом с дряхлым шкафчиком для виски. Когда шкафчик оказывался пуст, крюк тоже пустовал. Ремень из самой жесткой, плотной и тяжелой кожи бил хлестко с первого удара. Но разве дети должны об этом знать?

А мы знали.

Помню, с какой искренней жалостью я тогда смотрела на Энзо и малышку Хоуп. Ведь если бы мой отец, вернувшись домой от Эверетта, не свалился с ног на диван в гостиной, меня ждала бы похожая участь.

– Ненавижу его, – слова Энзо отразились эхом от каменных стен шахты. – Ненавижу. Хочу, чтобы он сдох. – Он склонился над Хоуп и заправил ее лохматые золотистые волосы за уши.

Хоуп напоминала ангела. Голубые огромные глаза, белокурые волосы, выжженные на солнце, и длинные ресницы, которые слишком часто были мокрыми от слез. И если бы не синяки на руках, она бы точно напоминала маленького ангела, которого зачем-то обрекли на земные муки.