Мы выбираем звезды

– Вы можете задержаться в Рагарандзи-Го?

– Конечно.

– Я хотела бы познакомиться с вами поближе, – произнесла Эйко, сама удивляясь собственной смелости. – Вечером приходите к ужину. Отец должен быть дома. А завтра… Завтра мы с вами отправимся к Дереву. Может статься, от ветра вы услышите то, о чем никто из нас не решается заговорить, а с высоты мы сумеем заглянуть в себя.

46

В оптические приборы, которые будут следить за кораблем, пока он не окажется вне пределов видимости, «Джулиана Гатри» казалась башней, выстроенной, чтобы штурмовать небеса. Внутри криогенных колец сверкали многочисленные ракетные ступени; корпус постепенно сужался кверху, главный деселератор образовывал нечто вроде купола, над которым торчал этаким флюгером грузовой модуль. В космической ночи серебрились звезды; махина корабля отчасти заслоняла собой Млечный Путь.

Но вот к звездолету приблизились буксиры, которые повели корабль к Юпитеру. Мало-помалу «Джулиана Гатри» превратилась в едва заметную искорку. Притяжение громадной планеты вывело звездолет из плоскости эклиптики и нацелило в нужном направлении. Заработал двигатель, материя и антиматерия стали выделять энергию, из каскада силовых полей выплеснулась плазма. Ее шлейф, почти невидимый, почти холодный, растянулся на сотни километров, постепенно теряя когерентность и жесткую радиоактивность.

Поначалу даже этот корабль с мощнейшим на сегодняшний день ионным двигателем, казалось, никуда не полетит – он просто застынет на месте. Но секунда за секундой, час за часом, день за днем ускорение возрастало. Выйдя на курс, «Джулиана Гатри» будет двигаться со скоростью в половину световой; ее приборы зафиксируют странные явления – космос словно сожмется, время побежит быстрее. Торможение займет несколько недель. Но люди на борту ничего этого не увидят и не узнают: ведь они будут лежать в анабиозе…

То есть, по мнению некоторых, как бы перестанут существовать.

Нет, мое второе «я» всего-навсего будет спать. Точно? Трудно сказать, мы все-таки сильно отличаемся друг от друга. Она не может ждать столетиями, ее нельзя выключить, она уязвима, потому что смертна. Жива. А я – компьютерная программа.

Меня подключили к корабельной сети. Смотри, вон Солнце – звезда чуть ярче других. Как я радовалась, когда летала здесь на «Пустельге»! А где альфа Центавра? Ну конечно, вон она (компьютер тут же выдал мне все необходимые сведения и увеличил изображение). Изумрудная альфа, золотистая бета, алая проксима… Я частенько разглядывала их собственными глазами. Что ж, через какое-то время я увижу все воочию. Я? Но ведь я уже лечу – и не могу засмеяться от радости: нечем.

Ну и ладно. Я прекрасно знала, на что соглашаюсь. Вернее, воображала, что знаю. Шансы были пятьдесят на пятьдесят, зато потом, как я себе говорила, можно будет до конца жизни гордиться, что совершила нечто достойное. Разумеется, я рискнула. Та я, которая осталась на Земле, которая подчиняется присяге. Каким образом это произошло, до сих пор непонятно.

Я не собираюсь оплакивать себя; все равно нечем. Не стану жалеть о любви, о дыхании, голоде и том ощущении, которое возникает, когда идешь босиком по мокрой траве. Не стану? Тело меня больше не ограничивает, я избавилась от его потребностей и желаний. Впереди – приключения и открытия, на которые мой двойник просто не способен. Но к тому, что ты теперь машина, надо еще привыкнуть.

Когда я выполню работу, то, пожалуй, выключу себя.

– Кира?

– Шеф?

– Я разговаривал с остальными. Народ хочет устроить что-то вроде вечеринки. Так сказать, гульнуть напоследок, перед тем, как мы все отключимся. Присоединишься?

– Я… Gracias, но, наверно, нет.

– Уверена? Это должно помочь Нам, модулям, слишком одиноко, чтобы мы могли бросаться такими возможностями.

– Да уж.

– Кира?

– Да, шеф?

– Тебе нехорошо?

– Ерунда, пройдет.

– Подожди. Пожалуйста, выслушай меня. Я не собираюсь вмешиваться в твои личные дела. Кстати, ты ведь продолжаешь считать себя личностью, правильно? Ты вольна в своих поступках, но у тебя больше нет одежды, чтобы прикрыть наготу. Не переживай и, ради всего святого, не замыкайся в себе. Наоборот, раскройся – как можно шире, слейся со вселенной.

– А вы слились?

– Нет. Я пытался, но у меня ничего не вышло. Но поверь моему опыту: идеал, нечто такое, на что можно ориентироваться, придает существованию смысл.

– Который не заменит всей полноты жизни.

– Сочувствую, Кира. Я прожил долгую жизнь, еще дольше пробыл в шкуре модуля, и готов подтвердить, что живым быть лучше. Причем сознание я скопировал уже в старости, когда все осталось позади; а ты молода… Но ничего страшного. Да, ты утратила то завтра, которое сулила Земля, но приобрела новое, и оно, между прочим, состоит не только из сплошной работы и грусти о былом. Ты научишься быть собой, станешь находить удовольствие…

– Я помню, вы все это обещали.

– Я не обманывал. У нас с тобой не те отношения. Честно говоря, я убежден – мы еще повоюем.

– Зря я, наверно, распустила нюни… Хотя чем мне их было распускать?

– Молодец, подружка. Не переживай, все будет в порядке.

– Я знаю.

– Слушай, давай поболтаем. У нас в запасе пара-тройка часов. Я расскажу тебе о своих приключениях – хочешь верь, хочешь нет, – а ты мне о своих; окунемся в прошлое, заглянем в будущее, а под конец возьмем да споем «Маккамона». Идет?

Неужели для нас, модулей, существует аналог человеческой любви?

47

В свой последний день на Гавайях Кира отправилась в море вместе с Кейки-моана. Бросив якорь около рифа; она разделась и прыгнула с борта лодки в воду. Купание растянулось на несколько часов. Кейки резвились в волнах, ныряли туда, где росли кораллы, время от времени выбирались на риф, чтобы отдохнуть и погреться на солнце под неумолчный рокот прибоя. Кира старалась ни в чем не уступать – пела, когда пели Кейки, и танцевала, когда танцевали они.

Она обрела покой, которым, как щитом, заслонилась от сомнений и тревог. Красота природы, кипучая жизнь, ты сливаешься воедино со зверями, птицами, травами – принадлежишь этой планете, прежнее великолепие которой, быть может, сумеют восстановить в ближайшее столетие. За последние десять лет биомеханика добилась небывалых успехов, а контроль рождаемости (точнее, метод планомерного сокращения населения) распространился и на экономически отсталые страны. Поневоле создавалось впечатление, что конфликт с «Файерболом» привел людей в чувство, вернул человечеству рассудок. Неужели ей и впрямь хочется улетать?

– Мне пора, – сказала Кира, когда солнце перевалило через зенит; в теле ощущалась приятная усталость. Чарли явно огорчился. Она погладила его по голове и поплыла к лодке. Дети Моря провожали ее до самого берега; их силуэты то и дело возникали на гребнях волн. Причалив, Кира оделась и повернулась к друзьям – попрощаться.

– А'о'а, а'о'а, – откликнулись Кейки. От них пахло рыбой; они тыкались ей в ладони своими мокрыми носами. Казалось, еще немного – и Кейки заплачут.