Мышеловка
Шрифт:
Вокруг себя я вижу таких же хорошо одетых деловых женщин, с которыми накануне столкнулась в клинике ЭКО, только эти пичкают из ложечки маленьких детей, скармливая им пюре домашнего приготовления, или пытаются угомонить своих трехлетних сорванцов, которые бешено носятся по всему залу. Если бы Фрейя оказалась такой, я могла бы быть одной из них.
Даже в этот ранний час эти женщины модно одеты и накрашены. Они по-прежнему переживают о том, что о них подумают люди. Они никогда не испытывали ударов судьбы, потрясших их до основания или доставших до глубины души, до самой сути, пока жизнь не заставит их понять, из чего она у них сделана, эта суть.
Я сижу
Мой ребенок и моя жизнь экстраординарны, оба.
Звонит мой мобильный. Это из клиники ЭКО.
— Результаты ваших тестов проходят, — говорит медсестра. — Вы можете подъехать завтра, чтобы обсудить дальнейшие действия.
— Все это хорошо, спасибо, — говорю я. — Но, в конечном счете, ребенок мне не нужен. Я выяснила, что один у меня уже есть.
***
Вестибюль центральной больницы Монпелье. Условный рефлекс — совсем по Павлову — на предчувствие беды, как в первый день в школе. Я очень хорошо знаю дорогу в детское отделение. Здесь направо и в лифт, наверх. Но в каком состоянии будет Фрейя? Без сознания, вероятно. Полная тишина, только чавканье насоса, поддерживающего ее жизнь. И Тобиас, злой и по-прежнему обвиняющий во всем меня.
В последний момент до меня доходит, что я вновь собираюсь отказаться от намеченного. И ненавижу себя за это.
Я разворачиваюсь и выхожу из больницы.
Мне невыносимо страшно сталкиваться с тем, с чем я должна буду столкнуться, что бы это ни было. Но заставить себя уехать я тоже не могу.
Некоторое время я брожу по ухоженному саду, мимо лужаек с грубой, стойкой к засухе травой, обсаженных слишком яркими сочными цветами.
Как-то само собой я подхожу ко входу в психиатрическое отделение, где лежит Лизи. За свой прошлый приезд мне удавалось пару раз навещать ее. Похоже, что ей тогда стало немного лучше; она упоминала, что хотела бы сходить к Фрейе.
Я поднимаюсь по трем ступенькам, ведущим к двери в отделение, и иду по арктическим коридорам. Робко постучав, я слышу знакомый голос Лизи:
— Войдите.
Когда я вхожу, мимо меня к выходу идет невысокая женщина с черными с проседью волосами. Лизи сидит на стуле у окна. Мы долго обнимаемся. Она бледна, но в остальном выглядит окрепшей. Я сажусь напротив нее и беру ее за руку.
— Лизи, ты выглядишь намного лучше, — говорю я.
Она застенчиво улыбается мне.
— Я должна сказать вам что-то важное, — говорит она. — Во-первых, я понимаю, что то, что я сделала, было глупо. По крайней мере все постоянно мне об этом говорят.
— А сама что ты думаешь об этом? — спрашиваю я.
— Я думаю… у меня такое чувство, будто то, что случилось со мной, произошло для чего-то. Как только я поняла и приняла это, вокруг меня стали происходить всякие забавные вещи.
Несмотря на все мои опасения, возвращение к жизни той, прежней Лизи вызывает у меня улыбку.
— Это не шутка, Анна, — убедительным тоном говорит она. — Мне в конце концов разрешили навестить Фрейю, и пока я была там, она взяла бутылочку и начала сосать. Это было какое-то чудо.
— Фрейя… Так ее не нужно кормить через трубку?!
— Нет-нет, об этом я вам и толкую. Это было первое чудо.
— Лизи, ты в этом уверена? Это очень важно для меня.
— Ну конечно, но это
было маленькое чудо. А вот большое чудо в том, что я связалась со своей мамой.— Правда? — Ее светящееся лицо придало мне уверенности, и я добавила: — А я думала, что у тебя нет матери.
— О Анна, мать есть у каждого. Я думала, что моя ненавидит меня. Но каким-то образом я все-таки смогла позвонить ей. Жизнь ее теперь складывается намного лучше.
Будто нарочно дверь распахивается, и в палату возвращается темноволосая женщина с двумя чашками травяного чая.
— Привет, — говорит она, обнажая в широкой улыбке великолепные калифорнийские зубы. — Я Барби. А вы, должно быть, Анна. Лизи рассказывала мне про вас.
— Моя мама сразу же приехала во Францию, — восторженно говорит Лизи. — Прямо сюда. На самолете. Ради меня.
Я перевожу взгляд с бледного сияющего лица Лизи на слишком уж идеальные зубы Барби, и меня мучает дурное предчувствие. Лизи такая ужасно хрупкая. Если ее еще раз бросят, это будет для нее концом.
— На этот раз я буду поблизости, — обращаясь ко мне, говорит Барби, словно прочитав сомнение на моем лице. — Я думала, что все безнадежно испортила. Думала, что потеряла свою дочь навсегда. И я ни при каких обстоятельствах не допущу, чтобы это произошло снова.
На какое-то мгновение наши взгляды встречаются, и ее круглые пылкие глаза смотрят прямо мне в душу. Затем идеальная улыбка возвращается, и маска вновь на своем месте.
— Когда мы выберемся отсюда, — бодро говорит она, — мы собираемся присоединиться к обществу естественного времени 13/28.
— Естественного времени? — переспрашиваю я.
Лизи коротко хихикает.
— Ох, Анна! Время нелинейно. Оно фрактально [103] и многомерно. А наш календарь совершенно неестественный.
Барби кивает.
— Во всех духовных системах 12 — это число совершенства, завершенности, а 13 относится к числам Фибоначчи [104] , и оно переносит вас в новое измерение. Кроме того, большинство осознанных сообществ берут плату за то, чтобы стать их членом, но эти люди пустят вас к себе бесплатно.
103
Фрактальный (от лат. fraktus — дорбленый, разбитый) — составленный из нескольких частей, каждая из которых подобна всей фигуре. (Примеч. ред.)
104
Ряд Фибоначчи (ок.1175—1250) — числовая последовательность, в которой первые два числа равны 1, а все последующие равны сумме двух предыдущих: 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13 и т.д. (Примеч. ред.)
— Я должна идти, — говорю я. — Я просто заглянула сюда по пути в отделение педиатрической неврологии, чтобы увидеть Фрейю. Кстати, а Тобиас сегодня с ней?
Лизи и ее мать молча смотрят на меня.
Наконец Лизи говорит:
— Об этом я вам и говорила. Это просто чудо. Тобиас уехал. Фрейю выписали.
***
Я подозревала Тобиаса в том, что он завел роман, но на самом деле это я ему изменила.
Я обвиняла его в том, что он не посвящал себя Фрейе, но ушла от нее я.