На афганской границе

— Дайте! Дайте я вылезу! — Кричал Сеня, пытаясь выбраться из-под сержанта.

Придержав Бодрых голову и корпус, я освободил Лопина и тот отполз в сторону.

— Руки ему держите! — Крикнул я. — Санитар нужен!

— Сука! Что случилось?! — Кричал подпрыгнувший на ноги Антон Фрундин, — кто, мать вашу, стрелял боевыми?!

— Я… я не знаю… — лепетал валявшийся в пыли Сеня, — не знаю, как так вышло! Мой автомат был разряжен! Патроны холостые! Гляньте!

Он в панике принялся совать всем свой АК, лежавший на груди.

Дима подскочил, отнял ослабшие пальцы сержанта от моей руки.

— Гляньте! Рожка нет! Нет рожка! Я… Я не знаю, как так вышло! — Кричал насмерть перепуганный Сеня.

— Гриша, — серьезно сказал я Бодрых, — слушай меня… Спокойно. Все будет нормально. Все будет хорошо.

Боровшийся за жизнь Бодрых снова глянул на меня испуганными глазами. Попытался что-то сказать, но только прохрипел. Выплюнул кровь. Потом взгляд его стал медленно меркнуть. Он потерял сознание.

Вся шея и левая часть лица сержанта оказались обожженными. Я быстро понял, в чем было дело. Видимо, Машко плохо проверил патронники автоматов. Просто не заметил один холостой в оружии Лопина. Так патрон там и остался. А Лопин и сам хорош. В суматохе неправильно воспользовался оружием: не передернул затвора, а флажка и вообще, видать, не трогал. Вот в ходе борьбы с Бодрых, оружие, оказавшееся на животе Лопина как-то выстрелило. Мощные пороховые газы вырвались из ствола и ранили сержанта.

— Как он?! — Подскочил ко мне Антон, — сука… крови сколько…

Артерия повреждена, — сказал я, — санитара зови!

Пальцами я чувствовал, что сонная артерия не разорвана. Тогда бы Бодрых был уже конец. А так небольшой, но шанс все же оставался.

Антон без лишних разговоров поднялся и пулей побежал прочь из ущелья.

— Санитар! Нужен санитар! ЧП! — Кричал он кому-то.

Спустя минуту в ущелье забежали капитан Батов, старлей Машко и Антон с несколькими бойцами. Там же оказался и санитар. Они были неподалеку, наблюдая за работой наряда. Услышав выстрел, офицеры тут же помчались к ущелью.

Батов сразу же припал на колени рядом со мной, осмотрел рану сержанта и покачал головой.

— Нужно госпитализировать, — сказал я, — притом быстро. Ни то помрет.

Батов строго кивнул.

— Кто стрелял?! Кто стрелял, я вас спрашиваю?! — Кричал Машко на остолбеневший наряд, — кто открыл огонь?!

— Я… Я не знаю, как это случилось… — залепетал Сеня Лопин.

Старлей тут же кинулся к нему, и на миг я подумал, что тот сейчас ударит солдата, но Батов крикнул:

— Отставить! В отряд нужно передать, чтобы гнали машину. Ему срочно надо в госпиталь.

Я плавно отпустил рану, когда санитар принялся накладывать на шею Бодрых шину.

— Как давно? — Бросил санитар, активно работая руками.

— Минута сорок три… — проговорил я, и тот кивнул.

Он закинул бесчувственному Грише правую руку за голову, приложил к ране бинт, и вместе мы стали туго бинтовать рану, которая снова не надолго закровоточила, как только я убрал пальцы.

Тем временем Батов повел по остальным перепуганным бойцам взглядом. Потом внимательно посмотрел на меня. А спустя секунду мрачно глянул на Машко. На старлее не было лица.

Уже через пятнадцать минут Бодрых оказался в госпитале отрада, на столе нашего хирурга Майора Громова. А еще через двадцать, МИ-8, с сержантом на борту отправили в душанбинский пограничный госпиталь.

Само происшествие подняло шумиху в отряде. Машко и Сеню Лопина вызвали к начотряда. Тем же вечером из Ашхабада прилетел замначштаба округа, чтобы разобраться во всем произошедшем.

На следующий вечер пришел и наш черед. Давыдов, начальник отряда, позвал к себе всех солдат, видевших в тот злополучный день, что именно произошло на учебном задержании.

И я, и Дима с Валерой, и даже старший сержант Антоха Фруднид — все сидели на лавке под дверьми его кабинета и ждали, когда нас вызовут.

Одного только Сени Лопина не было. Парню инкриминировали уголовное дело, и сейчас он находился под стражей. Парня посадили на губу.

Первым пошел Антон. Вернулся он довольно быстро. Рассказал, что Давыдов попросил рассказать свои версии произошедшего, задал несколько вопросов и отпустил. Затем на беседу вызвали и Валеру. Потом Диму.

Когда в кабинет вошел Дима Ткачен, я остался на лавке один. Правда, совсем не надолго. К моему удивлению, которого я, впрочем, не выдал, в коридоре штаба появился Машко.

Помятый и унылый, он глянул на меня ничего не выражающим взглядом.

— Селихов, и ты тут?

— Тут.

— Можно я присяду?

— Пожалуйста.

Старлей присел на лавку. Уставился в одну точку. Не меньше минуты он так и просидел. Потом спросил:

— Тебя вызвал к себе Давыдов? Допрашивает?

— Он допрашивает всех, кто участвовал в учебном задержании.

— Меня тоже вызвал. На разговор, — понуро сказал Машко и снова замолчал.

Недолго мы просидели в тишине, потому как Машко снова начал:

— Скажи мне, Саша, а было ли у тебя когда-нибудь чувство, что из-за какой-то глупой маленькой ошибки, из-за какой-то мелочи, жизнь твоя вот-вот окажется кончиной?

«Эх, сталрей-старлей. Не раз и не два было, — подумал я. — на войне всякое бывает».

— Бывало, товарищ старший лейтенант.

— Такой молодой, а уже было? — Удивился Машко и глянул на меня своими широко раскрытыми глазами. — И что ты делал в таких обстоятельствах?

В этот момент показался он мне не тем строгим старшим лейтенантом, каким быть ему предписывал устав. Передо мной сидел мальчишка, не достигший тридцати лет. Мальчишка потерянный и испугавшийся. Не знающий, что ему делать, и как себя вести.

— Боитесь? — Спросил я в ответ.

— Очень боюсь, — признался Машко. — Не знаю, если честно, куда мне податься. На стенку лезу. Поговорить даже по этому поводу мне не с кем. С офицерами — стыдно. Капитан Батов будто бы меня избегает.

К этому моменту всему отряду было уже известно, что случилось вчера. Машко должен был лично проверить оружие всего наряда. Убедиться, что патронники пустые. Однако автомат Лопина старлей не проверил. Отвлекся на Диму, отпустившего какой-то едкий комментарий по поводу всего происходящего.

Казалось бы, такая простая операция, к которой привык любой командир, ведущий учебные стрельбы. В том-то и содержалось ее коварство.

Магазины отомкнуты, патроны, хоть и холостые — все на своих местах. Какова вероятность, что один из них окажется в патроннике нерадивого солдата? Крайне мала такая вероятность. И все же, именно это и случилось в тот день. Эта глупая ошибка уже сломала жизнь двум людям. А может быть, уже лишила жизни и третьего.

— Меня уволят, — сказал старлей обреченно. — Уволят и отдадут под суд. В тюрьму посадят. Крест теперь стоит на моей военной карьере.