На берегу Севана (др. изд.)

Для наседок места не предусматривалось. Было решено выводить птенцов только в инкубаторах.

Ферма имела большой запас ячменя. Каждый раз, когда Асмик кормила птиц, она с теплым чувством перебирала зернышки в своей руке: это был «ячмень Армена».

Армен часто приходил на ферму, смотрел на птиц, на их подрезанные крылья, иногда помогал Асмик в уроках по математике и литературе. Однажды Асмик пришла к Армену с глазами, опухшими от слез.

— Что случилось? — обеспокоился чувствительный мальчик.

— Что могло случиться… Как я ни просила, чтобы у всех крылья подрезали, не послушали меня…

— Ну! — обрадовался Армен. — Не улетели ли крылатые к себе на родину?

— Радуйся, радуйся!… — обиделась девочка. — Я с такими мучениями их вырастила, а они улетят на Гилли… Несчастные…

— А наше условие? Забыла? Ведь мы брали яйца у Гилли взаймы, вот и отдаем теперь наш долг. Ох, как хорошо! Как обрадуется дедушка! Знаешь, он хотя и молчал, но горевал молча, считал, что мы ограбили Гилли… Ну, раз крылья у них подросли так, что могут летать, хорошо бы отпустить и остальных, у кого они еще не подрезаны, — пусть себе летят на Гилли к своим родителям! Отпустим?

Асмик только посмотрела на него с ужасом.

На другой день состоялся торжественный выпуск птенцов на волю. По этому случаю старый пастух оделся по-праздничному: нарядился в свою суконную чоху, которая со дня его свадьбы хранилась в сундуке у Наргиз, затянулся окованным серебром поясом, покрыл голову каракулевой папахой, надевавшейся тоже в очень редких случаях.

Птиц поместили в широкие корзины, повязав их сверху марлей, сложили на телеги и повезли на берег Гилли. За телегами шли все наши ребята с дедом Асатуром, а за ними — едва ли не половина всех жителей села.

Сначала все было хорошо, но на берегу между дедом и Грикором начался спор.

— Говорю я — глупо это, давайте хотя бы половину отвезем назад на ферму, — настаивал Грикор, — Ведь я, как собака, сторожил их каждую ночь… до самого света…

— Ни одной назад не повезу, всех выпустим, — возражал старик.

И сейчас же, чтобы заколебавшиеся ребята не испортили дела, он влез на телегу и сорвал с корзин прикрывавший их тюль.

Высунув головки из корзин, птенцы в смятении ворочали ими. Они видели перед собой высокие тростняки, воду, вдыхали волнующий запах прибрежных зарослей и ила, слышали голоса своих сородичей…

Ах, эти голоса, доходящие до самого сердца! Ведь каждое существо в глубине сердца хранит память о своих родителях, о родных местах, хотя бы оно никогда не видало их. И вот эта инстинктивная тоска по ним пробудилась в сердцах молодых птиц и заставила их с радостным трепетом подняться на воздух.

На свободу, в родные места, к своим близким!…

И птицы, родившиеся на ферме, шумно взлетели над камышами, сделали несколько кругов над ними и быстро исчезли в их гостеприимных глубинах.

Старый охотник, приложив руку к глазам, долго следил за ними, и в уголках его глаз скоплялись слезы.

— Ну, теперь мы вернули свой долг природе, — удовлетворенно сказал Арам Михайлович, когда последняя птица опустилась с плеском на воды озера Гилли.

По следам дикого зверя

Как-то ночью гуси и утки подняли ужасный шум. Громко залаяли и выскочили из своих конур собаки. Прогремело ружье деда Асатура, охранявшего ферму.

Когда старик зажег свет, помещение, где птицы спали, оказалось усыпанным перьями. Здесь явно побывала лиса.

— Не будь я охотником Асатуром, если тебе дам переварить украденное! — поклялся старик и на рассвете по лисьему следу ушел в горы.

— Дед твой на охоту отправился, — сообщила Камо бабушка Наргиз.

День этот был выходным. Приготовив уроки, Камо разыскал Армена и Асмик и сказал им:

— Идем к Грикору.

— Что случилось? — обеспокоилась Асмик.

— Пойдем, потом узнаешь.

Грикор с увлечением помогал колхозному пастуху поить телят, вернувшихся с пастбища.

— Ого! — воскликнул он, увидев товарищей. — Вы зачем? — Грикор, когда ты окончишь свою работу?

— С вашей помощью в пять минут, — пошутил Грикор.

— Ну что ж, давай ведра…

— Нет-нет, мы уже кончили. Что у вас?

— Грикор, идем на Дали-даг, — сказал Камо.

— А что там есть? Что-нибудь съестное?

— Уж если охотник Асатур со своим Чамбаром туда пошел, то, надо думать, там и съестное найдется.

— Что же вы, коли так, раздумываете? Идем скорей, не то дед Асатур весь шашлык один съест! — в притворном ужасе завопил Грикор и бросился из хлева.

— Погоди, не торопись! — сделал попытку остудить — amp;ш пыл Камо. — Он за лисой пошел. Какой там шашлык!

Грикор остановился. Его черные, похожие на виноградины глаза были полны смеха.

— А чем хуже шашлык из лисы?… Что ест лиса? Кур. Почему же мясо лисы должно быть хуже всякого другого? — спрашивал он с притворным изумлением.

— Но ведь лиса и мышей ест, — брезгливо сказала Асмик.

— Чем же мышь погана? Она ведь только зерно грызет да сахар.

— Скажи ему, пусть не говорит таких противных вещей, — обернулась Асмик к Камо.

— Не люблю я, когда эти интеллигенты морщатся, да еще от чего: от шашлыка из лисьей печенки!… Да ну идемте же скорее!

С шутками и смехом они поднялись на склон горы, где на снегу виднелись следы недавно прошедшего человека. За ним шла собака.

— Следы деда и Чамбара! — обрадовался Камо.

По этим следам, за дедом и собакой, пошли и наши ребята.

Все вокруг было покрыто белым-белым снегом. Солнце сверкало так ярко, что глаза слепило. Казалось, мириады алмазов были рассыпаны по горным склонам.

Первый снег в горах!

Мрачная, туманная осенняя пора, когда все в природе окутано мглистым.сумраком, как только выпадает первый снег, сменяется светлыми, прозрачными днями. Небо становится ясным и мирным, его лазурь — гуще и ярче. Во всем своем великолепии возникают на ее фоне вершины высоких гор. Приятно греет еще горячее солнце первых дней зимы, и снег тает, струйка за струйкой стекая в ущелья.

Ребята остановились на одном из склонов и залюбовались сверкающим под солнцем горным пейзажем. Лучи солнца, падая на снег, преломлялись в нем и, отражаясь, ласковыми волнами касались детских лиц.

— Какой чудесный день! — прошептал Армен, — И у зимы есть своя прелесть.

— Стройся! — скомандовал Камо.

Ребята спустились в балку, а из нее снова начали подниматься вверх.

Следы старика то спускались в ущелье, то проходили по краям утесов, смотря по тому, где лежал путь лисы. В одном месте на снегу были разбросаны гусиные косточки и перья.