На грани апокалипсиса

Для этой цели он, бывший контрразведчик Пол Сэдлер, под именем Моргана Холла снял две смежные квартиры в нью-йоркском районе Гринвич-Виллидж. Здесь помимо испытаний наркотиков и их воздействия на психику человека (особое внимание уделялось препарату «сераним») проходили испытания и технические новинки, разработанные для ведения разведывательной работы и других оперативных целей: кино– и фотоаппаратура, микрофоны повышенной чувствительности, звукозаписывающая техника.

В результате обе квартиры были буквально нашпигованы хорошо замаскированными разведывательными устройствами; данные с этих устройств поступали в отдельную комнату, о существовании которой знал и был вхож в нее только он, Пол Сэдлер. Отсюда, из этого «командного пункта», он вел и свои наблюдения над испытуемыми.

– Долго возились с дверью?

– Совсем не возился, – Бредли достал из кармана связку из трех ключей, покачал ее на колечке и опустил в подставленную Сэдлером ладонь. – Забирайте. Они мне больше не понадобятся.

Сэдлер усмехнулся, бросил ключи на столик рядом с бутылкой и жестом пригласил Бредли занять прежнее место. Он вспомнил, как три дня назад, когда он обедал в одном из кафе, к нему обратилась молодая женщина:

– Мистер, это не вы обронили ключи?

Сэдлер посмотрел туда, куда показывала женщина, и с удивлением увидел рядом со стулом связку своих ключей. Подняв их, он хотел поблагодарить женщину, но увидел ее уже выходящей из кафе.

Этой женщиной была Марта Майер, сестра Людвига, а вытащил ключи из кармана Сэдлера и снял с них слепки его механик Бриджис, тот самый, у которого некогда были трения с законом и который узнал Сэдлера. Привлекая его к этой операции, Людвиг (а именно он по заданию Бредли организовал ее) ничем не рисковал: при оформлении машины Сэдлер не видел Бриджиса. Бредли наблюдал за происходящим в кафе через витрину, сидя в машине.

– Ловко. Красивых вы себе помощниц подобрали.

– Общественница, – отмахнулся Бредли.

– Кто?

– Так в Советском Союзе называют людей, которые занимаются общественно-полезным трудом в свободное от основной работы время, причем даром.

– Ясно, – кивнул Сэдлер. – Благотворительное общество помощи иностранным шпионам.

– «Разведчикам» – мне нравится больше, хотя какой я разведчик… Трус, предавший свою родину. Ведь таковым вы меня считаете, признайтесь?

– Да ладно вам, – добродушно махнул рукой Сэдлер и направился к бару. – Зачем вам понадобился трюк с ключами? Не могли ко мне просто подойти?

– Мог, конечно… Но тогда бы исчезла интрига встречи.

– И сколько вы «пасли» меня?

– Недолго. Четыре дня.

– Правильно меня вышибли, – Сэдлер принес две большие крутобокие рюмки, содовую, разлил виски, разбавил водой и тяжело устроился в кресле напротив. – Старый я стал, совсем нюх потерял. Четыре дня таскать за собой хвост и не заметить!.. – Сэдлер сокрушенно качнул головой.

– Да не убивайтесь вы так. Вы не заметили «хвост», Пол, потому что не ожидали его и не проверялись. Зачем проверяться честному человеку, не ведущему игру и не участвующему в разработках секретных программ? – Бредли взял рюмку и приподнял. – За встречу?

Сэдлер, тоже потянувшийся было за рюмкой, замер и прошил собеседника взглядом: иронию и намек в словах Бредли он уловил без труда. Посидев в неудобной позе секунду, все же дотянулся до рюмки. Они чокнулись, выпили.

Несмотря на кажущуюся непринужденность разговора, оба испытывали скованность: Бредли – от неизвестности окончания встречи, Сэдлер – от неясности ситуации.

– Хотите узнать, как сложилась моя судьба после Германии? – спросил Сэдлер.

– Нет. Я ее знаю. Я следил за вами вплоть до вашего ухода из УСС. Я даже знаю о том, что случилось в Германии. В сорок шестом, незадолго до своей смерти, мне рассказал об этом следователь Пакстон. Мы тогда с ним случайно повстречались в Вашингтоне.

– От чего он умер?

– Сердце.

– Жаль его. Это ведь он должен был тогда вести те документы… В последний момент я переиграл… Жаль его… – повторил Сэдлер. – Ну что ж, тогда расскажите о себе. Признаться, я потерял вас из вида почти сразу же.

– Три месяца карантин на военной базе ВВС под Вашингтоном, потом – учебный центр в Великобритании. Учили прыгать с парашютом, закладывать тайники и прочим премудростям.

– Освоили?

– А как же! На деле, правда, не пригодилось, по возвращении меня назначили в Управление безопасности. Тут стояли несколько иные задачи…

Бредли замолчал, давая понять, что о подробностях «иных задач» распространяться не намерен; Сэдлер и сам это понял, поэтому длительное его молчание было вызвано не ожиданием продолжения рассказа – он размышлял о превратностях людских судеб.

– В один прекрасный день, Стэн, я сделал для себя любопытное открытие… Оказывается, люди делятся на две категории: на везучих и невезучих, – заговорил Сэдлер, задумчиво вертя в руках рюмку и глядя, как в ней переливаются остатки виски. – Первым в жизни везет всегда и во всем, вторые довольствуются тем, что им остается. Так вот, вы относитесь к первым. Вам повезло тогда, когда вас не убили при переброске. Еще там, в Берлине. Вам повезло с тем эсэсовским подполковником, который «притащил» вас к нам. Вам повезло, когда беднягу Эдди вместе с вашими документами разнесла на куски немецкая мина. Вам повезло в том, что человек, который «вел» вас в кадровом аппарате УСС, скоропостижно скончался за два дня до вашего прилета в Вашингтон, не успев передать вас кому-либо другому. Вам повезло в том, что УСС, в которое вам удалось проникнуть, вскоре вообще было ликвидировано, а потом, в результате этой ликвидации и образования нового разведывательного управления, возникла такая кадровая чехарда с переводами, что вы проскочили в ЦРУ уже без всяких проблем. Вас вынесла волна благоприятно складывающихся – для вас – обстоятельств. Вам повезло даже в том, что наши… дуболомы вышибли меня сначала в хозотдел, а потом и вообще из разведки.

– И в отместку им, дуболомам, вы нигде и ни разу не вспомнили мое имя?

Сэдлер ответил не сразу. Он вылез из кресла, засунув руки в карманы брюк, прошелся по комнате, остановился у книжных полок и долго рассматривал корешки книг, будто видел их впервые. Он пожалел, что сказал все это: получилась плачущая исповедь завистливого неудачника, поэтому он благодарен был Бредли за то, что тот задал свой вопрос без тени насмешки или злорадства.

Бредли вновь обратил внимание на походку Сэдлера: он обратил на нее внимание еще раньше, когда в течение последних четырех дней наблюдал за ним. Походка, да и весь его облик, были усталыми, вымученными. Так выглядит человек, бесконечно уставший от жизни и разочаровавшийся в ней.

– Местью это назвать нельзя. Это была обида. Простая человеческая обида. На справедливое наказание провинившийся человек не обижается, он понимает, что заслужил его. Но когда наказывают невиновного… Или когда наказание не соответствует проступку… – Сэдлер подошел к столику, наполнил свою рюмку и, не разбавляя, залпом выпил. Затем сказал, улыбнувшись:

– Видите, я научился пить совсем как вы, русские.

– Дурное дело не хитрое.

– А-а… Ну их всех к черту, – махнул рукой Сэдлер. – Они сами выбили меня из обоймы. И давайте на этом экскурс в мою историю закончим. Мне неприятно все это вспоминать. Я вас слушаю, Владимир Алексеевич… ах, извините, Стэн.