На Лесном озере
Шрифт:
Уэйд переложил трубку в другую руку. Посмотрел на Пат – она плакала.
– Крест, значит, поставили? – спросил он. – Так надо понимать?
– Не совсем.
– С ваших слов…
– Нет, сэр, мы не бросаем это дело. Есть еще где искать, если вы понимаете, о чем я говорю.
– Не понимаю, – сказал Уэйд.
– Что-что?
– Где будете искать?
Лакс помолчал.
– Ну… есть места.
В трубке раздались невнятные звуки – чей-то еще голос, показалось Уэйду. Потом Лакс попросил позвать Клода.
Уэйд передал ему трубку. Сам он бестолково топтался посреди кухни, с трудом удерживая равновесие и соображая, что еще он может сказать или сделать.
Поговорив несколько минут, Клод повесил трубку и махнул Уэйду рукой – выйдем, мол. Они перешли в гостиную. Старик выглядел очень усталым.
– Хоть и смешно все это, – сказал он, – но ты, надо думать, догадываешься, что теперь будет.
– Пожалуй.
– Я не могу сказать «нет».
– И не надо.
Клод тяжело опустился на диван, помассировал мешки под глазами,
Ничего не попишешь. Лакс ясно сказал. Так или иначе, они тут все перероют. Взбрело им, вишь ты, в голову, что она может тут где-то быть. Под лодочным сараем, Или еще где.
– Ее тут нет, – сказал Уэйд, – но это не имеет значения.
– Как это, к лешему, не имеет? Слушай, я хочу в конце концов…
Старик закрыл глаза. Глядя на него, Уэйд вдруг подивился мысли, что у него есть на свете настоящий друг. Надо же, подумал он.
Клод моргнул и поднял на него задумчивый взгляд.
– Положеньице, да?
– Что есть, то есть, – сказал Уэйд.
– Ты в проигрыше при любом раскладе. Ничего не найдут – все равно ты злодей. После предвыборных этих дел. Дерьма-то вылилось… – Старик взглянул на питье Уэйда. – Можно мне?
Уэйд протянул ему стакан. Некоторое время они сидели молча, отхлебывая из него по очереди, потом Клод протянул руку и положил ее Уэйду на колено.
– Не люблю ходить вокруг да около. Она – все, что у тебя оставалось, верно?
– Да.
– И ты ни хрена плохого не сделал.
– Что-то, может, и сделал. Но не это.
– Ясно. – Клод убрал руку. – И тебе нечего – ну, понимаешь сам, о чем я, – тебе нечего к этому добавить?
– Абсолютно нечего.
– То-то и оно. Вот и я им без конца талдычу. Человек волком воет, заело у него, уперся и ни в какую не хочет оправдываться. – Старик вздохнул и допил, что оставалось в стакане. – И перед выборами то же самое было, верно? Плакаться еще, расстилаться перед ними. Все равно не поможет.
Вроде того, – сказал Уэйд. – Устаешь политиканствовать.
Клод кивнул.
– Про что я и говорю. Тогда и сейчас – одинаково. Пусть мудаки что хотят, то и думают.
Старик встал, пошел на кухню и вернулся с двумя изрядными порциями выпивки. По дороге он зажег еще одну лампу, но все равно в доме было как в покойницкой. Оба молчали. За окном в лесу вели свой разговор две совы.
Наконец Клод со вздохом сказал:
– Ну ладно. Ты, наверно, не горишь желанием видеть тут весь спектакль. Как они все в щепки разнесут. Что ж, машина у тебя на ходу. Езжай себе обратно в город, только рули хорошо. Пока ты еще свободен ехать.
– Не могу я уехать – понимаешь сам. Я лодку хочу, Клод.
– Хоти на здоровье.
– И бензин. Полный бак
– От меня шиш получишь. Сколько раз тебе повторять. Чтобы второй клиент там кончил, этого мне не надо.
– И атлас.
– Ничем не моху помочь.
– Да найду я дорогу.
– Найти-то найдешь, только вот куда. –
Клод посмотрел на него усталыми глазами старого ворона. Неважно он себя чувствует, подумал Уэйд. – Увы, сенатор, ничем не могу помочь. Совесть, знаешь. В моем возрасте да еще по ночам не спать. – Он вынул красный носовой платок, вытер лоб. – Понял?– Да, конечно. Сколько у меня еще времени?
– До послезавтра. Или послепослезавтра. Лакс вызвал ребят из полиции штата, из уголовного розыска. С ищейками.
– Прелесть какая, – сказал Уэйд.
– Это должно было случиться. – Само собой. – Уэйд подмигнул ему. – Сенатор. Как мне это нравится.
К утру сильно потеплело, и снег почти весь стаял. Целый день они провели на озере, северней и северо-восточней острова Магнуссона. Других лодок видно не было. Ни самолетов, ничего вообще. Время от времени низко над горизонтом показывалось солнце, но даже и в эти минуты небо оставалось уныло-серым, в тон их настроению. Напряжение было превыше сил. Никто и не пытался его уменьшить. Пат сидела на корме неподвижно, как скала. Ни на него, ни даже сквозь него она не посмотрела ни разу; когда нужно было, адресовалась к озеру.
Так даже лучше, думал Уэйд. На душе у него помягчело. Часть ноши уже снята. Скоро будет снято все остальное.
Озеро не внушало ему ужаса. Вот что он усвоил: у окружающего мира есть свои маленькие хитрые фокусы. За прошедшие дни поражение на выборах стало, как ни странно, представляться ему чуть ли не удачей. Теперь было легче нечего скрывать. Деревня Тху-ангиен, разумеется, никуда не исчезла и не исчезнет, но ужас изнутри вышел наружу. Мерзкий, прискорбный, позорный. Зла меньше не стало, но, по крайней мере, отпала необходимость таиться. Еще одно плутовство природы. Когда ты разоблачен, перестаешь бояться разоблачения. Люк под тобой распахивается. Тебе остается только падать, грациозно и. глубоко-глубоко.
Скоро и со всем остальным будет порядок. С душевным здоровьем, например. С мужской доблестью. Наконец, с любовью.
Он смотрел на два островка, мимо которых они плыли. Впервые за много лет, а может быть, и за всю жизнь, он был вполне уверен в себе.
В три часа Клод подогнал лодку к пристани в Энгл-Инлет – нужен был бензин. Они вдвоем двинулись к бензоколонке Пирсона; не доходя до нее, Уэйд извинился и перешел на другую сторону улицы.
В «мини-марте» он купил две буханки хлеба, мясо для сандвичей, большую бутыль водки, подробную туристскую карту, три банки концентрированного топлива и маленький пластмассовый компас, одобренный американской организацией бойскаутов. Пока он расплачивался, толстая девушка за прилавком не отрывала от него взгляда. Майра – забыл, как дальше. Альбиносная порода, всюду надо нос сунуть. Его подмывало высказаться на эту тему, но он просто пожелал ей всего хорошего и вышел с покупками.
В ту ночь, насколько ему потом помнилось, он ощущал себя во сне сидящим внутри хромированного корпуса компьютера. Он влез туда через какое-то отверстие. Он требовал пересчета – кричал: «Арифметика!» – но компьютер ответил лишь легким покашливанием, которое перешло в густое издевательское урчанье. Все провода были безнадежно спутаны. Цепь состояла сплошь из электрических угрей, там же были и цветные рыбешки, и ядовитые жидкости, и еще всякая мерзость без числа. Проснулся он перед рассветом. Надел чистые вельветовые брюки, хлопчатобумажные носки белую фланелевую рубашку и великолепный свитер из козьей шерсти, который Кэти ему подарила на последнее Рождество.