На линии огня
Шрифт:
И тут в ситуацию вмешался Черников. Выжидать дальше было нельзя. Опасно. Он встал и резко приказал:
— А ну, убрал лапы от женщины, сержант!
Услышав команду, которую мог отдать только советский офицер, Шалый машинально выполнил ее, отпустив Злату. Она отпрянула к столику к пожилым чехам, продолжавшим стоять. Они одновременно посмотрели на Черникова, и холода в их глазах уже не было.
Шалый пришел в себя довольно быстро.
— А ты кто такой? Чтобы командовать здесь?
Гриня подсказал ему:
— Это капитан из танкового батальона. Я его в парке видел.
— Капитан? Офицеришка,
Черников, с трудом сдерживая себя, прохрипел:
— Все сказал? А теперь слушай меня. Либо ты со своими придурками немедленно покинешь кафе, заплатив за водку, либо завтра вы будете на губе баланду жрать. А чуть позже всю вашу компанию скопом отправят в Союз, дабы вы не позорили здесь нашу страну.
Но сверхсрочники находились не в том состоянии, чтобы адекватно воспринимать реальность. Первым сорвался сержант:
— Да я тебя сейчас закопаю здесь, капитан!
И двинулся на Черникова. Он допустил ошибку, попытавшись нанести Александру боковой удар. Капитан легко отбил руку озверевшего сержанта и провел прямой ответный удар в челюсть. Шалый отлетел к стойке и рухнул на пол, потеряв сознание. Гриня не успел сориентироваться и получил от Черникова удар ногой в промежность, от которого взвыл и упал на пол. Александр шагнул ко второму младшему сержанту, но тот поднял руки:
— Все, капитан, все! Признаю ошибку.
Черников рявкнул:
— Приводи в чувство своих дружков, и чтобы через минуту я вас здесь не видел! Разбор полетов продолжим завтра.
— Понял, все понял!
Гриня очухался сам, он же помог Брусу поднять и сержанта, который пришел в себя, но явно еще находился в прострации. Через минуту дверь за сверхсрочниками закрылась. Они не заплатили за водку, на что никто не обратил внимания. Выгнав хулиганов, Александр вернулся за свой стол. К нему подошли чехи. Старший из них сказал:
— Позвольте пожать вам руку, пан капитан.
Чехи пожали руку Черникову, расплатились и покинули кафе. В зале остались Александр и Злата.
Капитан встал и подошел к стойке:
— Я приношу вам свои извинения за свинское поведение сослуживцев. Скажите, сколько я должен заплатить с учетом водки, выпитой этими ублюдками?
— Оплатите свой счет. А за них… Я, наверное, должна поблагодарить вас?
— Вы мне ничего не должны. А я просто обязан проводить вас до дома — если, конечно, за вами не заедет ваша мама.
— Она не заедет, но и провожать меня не надо. Я живу недалеко отсюда, дойду как-нибудь.
— Это небезопасно. Возможно, сержанты, устроившие здесь скандал, не направились в часть, а затаились где-нибудь в кустах аллеи и поджидают вас.
— Я могу позвонить друзьям, — сказала Злата. — Они приедут и проводят меня.
— Почему же не вызвали их раньше? И не сообщили об угрозе в полицию?
— Я растерялась. Мы не привыкли к такому поведению наших парней, даже если они пьяны.
— Не стоит беспокоить ваших друзей. Я лучше чем кто-либо смогу усмирить своих сослуживцев. Нам не обязательно идти вместе, я могу держаться на расстоянии. И этого будет достаточно. Впрочем, решать вам, я все равно
пойду за вами. Пойдете ли вы одна или с друзьями.— Хорошо! Вы правы, — согласилась девушка.
— Тогда возьмите с меня деньги! Думаю, сегодня можно закрыть кафе и раньше.
— Да, клиентов уже ждать не приходится. Да и время, — Злата взглянула на массивные напольные часы, — уже почти десять.
Она рассчитала заказ Черникова; за водку, выпитую сверхсрочниками, деньги не взяла. Закрыла кассу, попросила капитана:
— Подождите, пожалуйста, меня на улице. Я переоденусь и выйду.
— Я буду у входа.
Вскоре Злата вышла, и они не спеша направилась по аллее вдоль квартала. Александр поглядывал по сторонам, но сержантов не замечал: им, видимо, хватило урока, полученного в кафе, и они ушли в гарнизон.
— Вы давно служите в Чехословакии? — спросила Злата.
— Год.
— Где же вы научились вполне сносно говорить по-чешски?
— Учиться этому необязательно, достаточно общения с местными жителями. А вы откуда знаете русский?
Злата вздохнула:
— Мой отец в свое время увлекался историей. Россией.
— Увлекался? А сейчас, что потерял к ней интерес.
— Да, вместе с жизнью.
Черников взглянул на девушку:
— Не понял.
— Он любил вашу страну. Говорил, что именно Россия вскоре станет самой влиятельной и цивилизованной страной в мире. Но когда в августе 1968 года в Чехословакию вошли ваши танки, он был шокирован и пошел на митинг протеста. Здесь, в Бардовицах, на площадь у Ратуши. Пошел и не вернулся. Сюда тоже вошли русские танки. Ваши солдаты убили его.
— Подождите, Злата, но насколько мне известно, наши войска имели приказ открывать только ответный огонь, и не по мирным жителям.
— А они и не стреляли. Просто один танк, когда его окружили люди с транспарантами, резко развернулся и пошел к вокзалу. Когда он разворачивался, под гусеницы попали несколько человек. Среди них мой отец, так любивший и боготворивший Россию. Мне тогда было 8 лет, и я помню, как плакала мама, когда ей сообщили о гибели отца. А потом ваши танки ушли, и в Бардовице вошли другие войска. То ли Венгрии, то ли Польши. Отца и троих, кто погиб на площади, похоронили. Тихо, ночью, на местном кладбище. Позже здесь встал ваш гарнизон.
— Так вот откуда у вас ненависть к русским! Вы не можете простить гибель отца.
— Ненависть — сильно сказано; наверное, больше подойдет неприязнь. Мне неприятно видеть на улицах города солдат чужой страны. Тем более обслуживать их в кафе. Хорошо, что они редко к нам заходят. И только вы почему-то стали каждый вечер проводить у нас. Случай с сержантами я не считаю. Это действительно случайность. Но вот вы… Почему вы выбрали это кафе? Ведь в городе много заведений гораздо лучше нашего.
— Вы хотите, чтобы я сказал правду? — спросил Черников.
— Конечно. Да и зачем лгать? Вопрос, по-моему, несложный.
— Ну это еще как сказать…
— Скажите, как есть.
— Хорошо. Так действительно будет лучше. По крайней мере для меня. Первый раз я зашел к вам потому, что шел дождь, и кафе, где я обычно ужинаю, так как живу здесь, а не в военном городке, было закрыто. До вас ближе всего, я и прошел к гостинцу «Под каштаном». Там я увидел вас. И теперь я прихожу в кафе, чтобы видеть вас.