На окраине города

— Ага, на вечер, — кивнула Надя и торопливо добавила: — Илья Антонович, отпустите с нами Лену, не сидеть же ей одной дома, а?

Илья Антонович глянул на дочь:

— Ленку? Это еще зачем? Чтоб в подоле мне принесла комсомоленка? Рано еще по вечерам-то разбегивать…

— Ну, пап, пойду я, а? — шагнула к нему Лена, вдруг лихорадочно решив, что все ее надежды рухнули и на вечере ей не быть.

— Нет! — отрезал Илья Антонович и кивнул Наде, втыкая вилы в навоз: — Посторонись-ка, секретарша, назем сейчас выкидывать буду, как бы ненароком платьице не обгадить. А ты марш домой! — глянул он на Ленку.

— Нет, я пойду на вечер! — вдруг крикнула Лена. — Пойду, ясно? Пойду!

Илья Антонович изумленно выпрямился:

— Это что еще за фокусы? Ремешка захотела?

Но Лена уже не слушала его, она бросилась к общежитию, на ходу лихорадочно шепча:

— Пойду, все равно пойду, пусть хоть что будет… Все равно пойду…

— Ты куда? — крикнула мать, когда Лена торопливо переодевалась в новое сиреневое платье. Лена ничего не ответила, она спешила уйти до прихода отца. «Пусть будет, что будет», — думала она.

Едва она захлопнула за собой дверь, как столкнулась с отцом. От неожиданности Лена отступила назад, все больше бледнея.

— Я тебе что сказал? — надвигался на нее Илья Антонович. — Марш домой!

— Не пойду! — выкрикнула она, отступая к стене.

— Ах, не пойдешь? Да я тебе… — рука его потянулась к ее голове, суженные глаза застыли в холодном блеске.

— Не тронь! — вскрикнула Лена. И предчувствуя, что сейчас случится что-то страшное, уже не помня себя, крикнула: — Володя!

Вздрогнул Илья Антонович и замер на миг, а она, словно ждала этого мгновенья, бросилась мимо отца по коридору к выходу. Слезы текли по ее лицу, так тяжело было на сердце от происшедшего, но впереди была встреча с Володей, и чем дальше уходила Лена от общежития, тем спокойнее становились ее шаги.

25

Когда Виктор зашел к коменданту Николаю Груздеву, там шел спор: нужно ли сегодня, если все уходят на вечер, оставлять дежурного в общежитии.

— Что же, я стенами буду командовать, что ли? — возмущался Михаил Чередник, которому предстояло сегодня дежурить, но увидев входившего воспитателя, смутился и махнул рукой: — А, ладно, продежурю.

Виктор подумал, что сегодня и действительно незачем дежурить, пусть комендант останется в общежитии. Едва вышел Чередник, Лобунько сказал это Николаю Груздеву.

Николай махнул рукой:

— Нет, пусть продежурит, — и хитро улыбнулся: — Сам же, Виктор Тарасович, говорил: надо быть последовательным. Сказал что-нибудь — не отступай ни на шаг. Так ведь?

В ответ на эту маленькую хитрость Виктор рассмеялся:

— Ну и догматик ты. Сам подумай: все будут в Михеевке веселиться, а Чередник — мух считать, что ли? Отпусти его, но так, чтобы он не заметил, что ты нарушаешь свое же слово. Ну, ладно, я пошел. А ты не забудь о Череднике.

В комнатах было пусто, ребята уже ушли, лишь Михаил Чередник в красном уголке читал книгу.

«Интересно, пошел в Михеевку Киселев? — подумал Виктор. — Как бы там не напился».

— Слушай, Михаил, — сказал он Череднику. — А Киселев с ребятами ушел? Хм… Напрасно… Боюсь, как бы он опять не сорвался.

Чередник покраснел и хмуро уткнулся взглядом в книгу. «Ага, чувствуешь, в чей огород камешки», — усмехнулся Виктор, а вслух сказал:

— Мне кажется, что хорошо он не кончит, если сам не поймет, куда катится, или… товарищи не подскажут ему это.

Чередник молчал. Виктор прошел к окну и стал смотреть на дорогу, ведущую в Михеевку.

От двери послышался кашель. В комнату вошел Николай Груздев.

— Виктор Тарасович, — оживленно заговорил он: — Мне кажется, что Череднику тоже можно пойти в Михеевку. За дежурного побуду я.

— Что ж, решайте сами, — как можно равнодушнее ответил он и добавил: — А если Михаилу можно идти, то тогда вместе и пойдем.

Всю дорогу они разговаривали о разных пустяках, словно условились не затрагивать того, что волновало обоих. Лишь перед клубом Виктор вновь напомнил Череднику:

— Ты, Михаил, проследи сегодня, чтобы Киселев не напился. А то нехорошо может получиться.

26

Но Киселева в Михеевке не было. Его встретил по дороге со стройки Илья Антонович и, между прочим, словно невзначай, обронил:

— А что тебе делать в Михеевке-то? Давай, Петро, шагай ко мне, соорудим закусочку, лучше нашего все едино не справят они вечерок-то, — радушно пригласил он, заметив, как при упоминании о водке настороженно блеснули глаза Киселева.

— Да мне неудобно как-то, — замялся Петро. — Получку все еще не дали, а…

— А-а, брось-ка об этом, — махнул рукой Илья Антонович. — Когда-нибудь рассчитаемся. Идем!

Позднее, в квартире, когда Киселев уже выпил стопки три водки, Илья Антонович заговорил, масляно улыбаясь:

— Вишь ли, Петро, всем ты парень хорош, а вот только жизнь не с того конца понимаешь. Работаешь, гнешь спину с утра до ночи, а — вижу я — на лишнюю стопочку деньжат все едино не заработаешь.

— А что поделаешь, Илья Антонович? — пожал плечами раскрасневшийся Петро.

— Эхе-хе, — усмехнулся Крапива. — Много можно сделать такому хлопцу, как ты. — И подумав, доверительно склонился к Петру: — Мне вот, к примеру, позарез надо листика четыре-пять фанеры, а где ее взять? Сумел бы ты достать — вот тебе и деньжата.

— Ну, воровать-то я не умею, — равнодушно отмахнулся Петро, не поняв, к чему клонит разговор комендант.

— А это и не воровать, — возразил Илья Антонович. — Ведь как говорится: если от многого взять немножко — это не кража, а просто дележка, хе-хе… Ну-ка, дай я налью тебе.

Петро снова выпил, и пока он закусывал, Илья Антонович, то добродушно посмеиваясь, то вздыхая и хмурясь, говорил все о том же — о пяти листах фанеры. Он намекнул, что и раньше всегда привечал Петра, знать-то, помнит он это, а уж за то, что сделает Петр — отблагодарит хорошо…