На перепутье: Воительница

— Сэр, — сдержанно произносит он, а затем, вслушиваясь в вязкую тишину, сжимает зубы так, что начинает сводить мышцы лица.

— Вы постарались на славу, доктор, — раздается на другом конце трубки твердый напряженный голос. — Когда я просил своих людей уничтожить улики, я не имел в виду спалить весь дом.

— Мои… мои извинения, сэр… — шепчет доктор, провожая отсутствующим взглядом мужчин, выносящих из сгоревшего дома уцелевшие документы. — Я не знаю, что послужило причиной пожара. Дом полыхнуть сам… А двое воров сбежать.

Даже через телефон доктор чувствует обуревающую босса ярость — тяжелое дыхание вынуждает боязливо содрогнуться сердце. Продолжительное молчание с его стороны угнетает, но доктор молчит и сам, боясь одним словом усилить чужой гнев.

— Что вы там делали, герр Рихтер? Насколько я помню, я нанял вас работать с образцами и в лаборатории, а не проводить время с чистильщиками.

— Там был образец, сэр… Забыл забрать. Кажется, убийца почти все узнал и спрятал ампулу здесь.

— Вы нашли ее? — доносятся до доктора тревожные нотки в сильном голосе.

— Образец уничтожен, либо…

Доктор вздыхает, запрокидывает голову и впивается задумчивым взглядом в хмурое небо.

— Либо что?

— Либо те люди забрали его.

***

Наари

Уже и не вспомнить, когда я испытывала такую мучительную физическую боль, которую испытала, попав в ловушку. Наверное, это было в далеком детстве, когда кости мои еще были хрупкими, а тело слабым, не напитавшимся энергией. Рана будет заживать долго, равно как и мучить меня.

Новый выброс энергии ослабил тело до такой степени, что я потеряла сознание. Но даже в таком состоянии я слышала голоса. Неясные, неразборчивые — то взволнованные, то сдержанные… Становилось спокойнее лишь тогда, когда его голос с легкой хрипотцой прорывался через все прочие и разгонял ту суету, что поселилась глубоко внутри. Я и сейчас слышу его. Он помогает выбраться из остатков сна и разомкнуть отяжелевшие веки.

— Знаю, это все странно и непонятно… — Джон, держа у уха телефона, мерит шагами небольшую светлую комнату, недалеко от широкой кровати, на которой я собственно и очнулась. — Но тем не менее важно. Вал, послушай…

Кажется, Валери снова перебивает его — мужчина глубоко вздыхает, останавливается и протирает ладонью лицо. Пока он выслушивает тираду сестры, я предпринимаю попытку сесть. На это поспешное действие тело отзывается болью: кости ломит, голова кружится, в висках пульсирует… Но хуже всего вовсе не физические ощущения, а то, что образовалось внутри.

Пустота. Самая что ни на есть настоящая пустота.

Раньше я могла почувствовать слабые ниточки энергии и огонь, чуть обжигающий сердце. Похоже, при сильном страхе часть сил, что все еще была со мной, давала о себе знать. Теперь же… Теперь я уверена, что ничего не осталось от меня прежней. Ничего, кроме оболочки.

— Вал, это не телефонный разговор, — жутко холодным голосом отрезает мужчина. — Собирай вещи. Забери Бонни и те документы... Не перебивай. Валери… — он останавливается, поворачивается ко мне, и мы сталкиваемся взглядами. Так цепко, что нет возможности отвести глаза и скрыться от этой неожиданно вспыхнувшей с его стороны внимательности. Глубоко вобрав в себя воздух, Джон быстро выдает: — Стрекоза.

И замолкает, не отводя от меня взгляда. Судя по тому, что с его губ срывается вздох облегчения, Валери сдалась. Так ничего больше и не сказав, мужчина кладет трубку и сразу сокращает между нами расстояние. Нос трогает свежий запах моря, как только Джон садится на краешек кровати.

— Как ты себя чувствуешь? — черные глаза пробегаются по моему телу. Лицо тотчас опаляет огнем смущения, и я чувствую себя так, будто лежу перед ним нагая. Хотя на деле с меня сняли только обувь и куртку.

— Даже удар кабана был не таким болезненным… — голос хрипит, прокашливаюсь, избавляясь от последствий сна, и вновь пробую сесть. Джон помогает, и, наконец, прислонившись к спинке кровати, я откидываю голову и облизываю сухие губы. — Что значит стрекоза?

В ответ прилетает беззлобная усмешка. Улыбаясь краешком губ, мужчина подносит мне стакан воды.

— Ты была без сознания около двух часов… — говорит он, медленно скользя взглядом по моей шее. Кажется, наблюдает, как я пью… — И это первый вопрос, который ты действительно хочешь мне задать?

— Любопытно, почему это слово вынудило Валери сдаться.

Хмыкнув, Джон наконец-то отводит взгляд.

— Она не сдалась. Скорее, ее вынудила действовать опасность. Это кодовое слово, означающее, что все на самом деле серьезно и нужно делать так, как сказал я или как сказала она… Раньше это было игрой детства. Шпионаж, расследования, кодовые слова… С годами приелось.

??????????????????????????

— Валери в опасности? — ловлю воздух и медленно выпускаю его, ощущая, как на руках встают дыбом волоски.

— Если тех людей послал Томас, то да, в опасности… Я не решился ехать домой — за нами все еще могли следить. Но и Валери и Мэй не следует оставаться там, где их легко могут найти. Вал знает, что делать. И не в таких ситуациях бывали. Соберутся, приедут сюда. А потом решим, как поступить. Но лучше будет, если они уедут обратно в Сеул, и как можно скорее…

— А «сюда» — это куда?..

Быстро осматриваю маленькую комнату: одна кровать с очень мягким белоснежным покрывалом, окно, затянутое песочного цвета шторами, стол и телевизор напротив кровати. Уютно, чисто, но места будет маловато, если к нам присоединится остальная часть нашей дружной компании…

— Мы в отеле. В арендованной комнате, так сказать, — с улыбкой поясняет Джон, похоже, заметив недоумение в моих глазах. — Это временное жилье, но пока тут безопаснее, чем дома. — Он кидает быстрый взгляд на забинтованную ступню, а затем глядит на меня, но уже с каким-то сожалением. — Я снял капкан в машине, а врач осмотрел и обработал рану. При сильных болях сказал пить обезболивающее и также рекомендовал не напрягать ногу. Перелома нет, но кость повреждена, и будет видна хромота. Думаю, теперь это быстро не заживет… Прости, Наари. Я должен был сразу понять, о чем предупреждал Док…

— Прекрати, — резко сжимаю его ладонь.

Кожа у него такая холодная и влажная, что по телу в этот же миг пробегает несносная стайка мурашек. В темных глазах вспыхивает удивление, едва затмевая ту жалость, что он проявляет ко мне. Жалость, которую я никогда не заслужу.

— Порой ты берешь на себя непосильную ответственность и за те поступки, которые не мог предвидеть, — выдавливаю из себя подобие улыбки, но пальцы не разжимаю, невзирая на трепет, сжавший громко колотящееся сердце. — Ты всего лишь человек в этом огромном мире. Но взваливаешь на себя заботы сотни людей.