На плохом счету у бога

Я моргаю… точнее, пытаюсь сморгнуть этот сюр.

– Воздержусь.

– Как хочешь, – снова жуёт, поглядывает на меня и улыбается. – Может, это… ну кусочек хоть оставить?

Я собрал всю кислоту морды лица в единую возмущённую маску.

Лысый всё понял и доел. Вытер тыльной стороной ладони губы, смял упаковку и сунул в карман.

– Вы знаете, что это воровство?

Он вскидывает брови.

– Есть сэндвич?

– Я про бумагу, – говорю я и тыкаю в выцветший, выпирающий карман серого костюма.

Садовник шмыгнул носом, залез в карман и вытащил пергаментную смятую упаковку.

– Это, что ли?

Я хлопаю глазами. Его карман больше не топорщился – он точно достал всё, что было.

Может, он спрятал куда? Я пригибаюсь к ступеням, внимательным взором сканирую его замызганные ботинки, затем смотрю за спину… ни-че-го. Не могло же меня так проглючить.

– А ты чего это так от себя побежал? – спрашивает.

Перевожу взгляд на него.

– То есть?

– Дёру дал, так что пятки сверкали. Испугался чего?

– Я не от себя бежал, а от вас. Вы же как робот. БЕЗ-ЭМО-ЦИО-НАЛЬ-НЫ. Или инопланетянин… или… – я посмотрел на ладони садовника, тот их как-то задорно потерял.

– Как кто ещё? – напоминает он, когда пауза затянулась.

Я отмахиваюсь.

– Вы какой-то странный, и всё тут. Нет чтобы…

И тут он меня щёлкает по уху, да так, что я аж подпрыгиваю.

– ЭЙ!

– Ты ж так хотел?

Я прикладываю к уху ладонь, смотрю на его хитрое лицо и снова опускаюсь на ступень – но подальше, чтобы он не дотянулся.

– Корень всех твоих проблем – это эго. Неправильное представление о себе, исходя из которого идёт искажение – кто ты, где ты и кто за этим всем стоит, – говорит этот борец за чистоту парка.

Тут надо сделать отступление. Знаете, такой антракт, когда опускается занавес, театральное действие ставится на паузу, и вся публика двигает к буфету. Раздаётся: «Бутерброд с колбасой» Выкрикивают: «Чай!». А кассир в мыле выдаёт один заказ за другим.

В общем, мой мозг сразу затух… загрустил от этих слов, и маленькая такая обезьянка, сидевшая до этого тихо-тихо в черепной коробке, забила в бубен.

БАМ. БАМ. БАМ.

– Чего? – переспрашиваю я. – Исходя из каких искажений? Что за винегрет словесный? Я прекрасно знаю, кто я и где я.

– Ну?

– Что «ну»?

По реке Москве вальяжно проплывал пароход с туристами, а я мысленно прокручивал в голове план побега. Мне вдруг стало ясно, кто он.

– Так вы из этих.

Хмурит брови.

– Ну тех, кто тренинги, курсы проводил-проводил и допроводился, что теперь в парке административку исполняет. Вы как эта… – тут я щёлкаю пальцами, фамилия героини моего рассказа вылетела из головы… – Пирожкова. А, нет… Сырникова… Капкейковна… в общем, фамилия вкусная у неё.

Лысый чешет подбородок.

– ДА МАРАФОНЫ она свои проводила, шарики пускала… вы из этих?

Тут садовник как расхохочется. Причём так заливисто, так громко… что я снова отсел.

Вытирая слёзы, он в пол-оборота разворачивается ко мне:

– Я хуже, – говорит. – Счищаю человеческие пороки.

– Ааааа… – протягиваю я, прижимая ближе дипломат. Тютю, значит. Надо делать ноги.

И ноги я уже почти сделал – развернулся, и когда уже приготовился… глубоко вдохнул и глазами прорисовал план отступления…

Ноги всё не слушались. Точнее, они слушались… наверное, как слушается хвост русалку.

Я опустил глаза и увидел, что шнурки ботинок у меня связаны между собой.

– Так кто же ты и где ты, Эрик?

Глава 6

Я переводил взгляд от шнурков к этому фокуснику. Как… как ему это удаётся?

– Где ты, Эрик? – повторил он.

– Да тут я… тут… – подтягиваю к себе колени.

– Я тоже тут. И как тебе тут? – спрашивает.

Всё. Всё, всё, всё, ВСЁ!.. Это выше моих сил. Я на ощупь хватаюсь за край шнурка, дёргаю узелок и подскакиваю. АДЬЁС!

Делаю шаг в сторону и валюсь на асфальт, как шпала на рельсы. Да ещё больно так – ладонями об асфальт БАЦ. А нет, не БАЦ, а скорее ШЛЁП. Как подброшенный и пойманный на лету сковородкой блин.

Запястья в шоке. Кожа на подушечках ладоней горит. Я таращусь на чёрный асфальт, пыхтя носом. Валюсь на бок. Переворачиваюсь на спину и растираю запястья. Надо мной повисает лысая голова.

– Так как тебе тут?

– Мужик, ты перегибаешь, я не намерен на эти вопросы отвечать! Отстань!

Садовник кривит губы и, потеряв ко мне интерес, говорит:

– Так шуруй отсюда.

– КАК?! Ты, то есть ВЫ! Связали мои шнурки!!

– Какие шнурки?

Я подтягиваю к животу ноги, раскачиваю ими из стороны в сторону и, убедившись, что они не связаны, сажусь на корточки. Прячу петельки внутрь ботинка. Встаю и, сделав длинный шаг, снова начинаю валиться.

Тяжёлая рука хватает меня на лету и прислоняет к металлическим перилам.

– Ты смотри, осторожно, так покалечиться можно, – говорит лысый и улыбается. Нет, лыбится.

Мне уже решительно плохо… Все эти заигрывания с шнурками пробивают на обильное потоотделение.

– Не нервничай ты так. Если мы забываем, кто мы и где мы находимся, что всё вокруг имеет божественную природу, то мы ведём своё сложное существование и страдаем в материальном мире.

– Отстань, а, – вяло прошу я. – И шнурки мои не трогай, слышишь?

– Я и не трогаю.

Опускаю глаза в пол. Снова развязаны. Вытираю лоб манжетом рубашки и пячусь назад… осторожно так… шаг за шагом… шаг за шагом. Как зебра от затаившегося в кустах гепарда.

Пока пятился, заметил, что дипломат оставил у ротонды. Так, вдох… вот так… выдох… Ничего не случилось, всё нормально. Он просто уличный фокусник. Подумаешь, шнурки завязал.

Возвращаюсь к колонне и, не спуская с его улыбчивого лица глаз, хватаю за ручку дипломат и… Иииии… Вена на лбу вздувается… плечо оттягивается… я пыхчу, надрываюсь… поясницу ломит. Дипломат не двигается с места. Ни на миллиметрик. Это уже не изысканный «Гуччи», это намертво приклеенный груз.