На плохом счету у бога

Вот думала: дети подрастут – школа, университет, дальше – свои семьи… И тогда вспомню, что хотела. Но сил моих ждать нету. Каждый день похож на предыдущий. А вчерашний – на позавчерашний. Не жизнь, а винегрет… ешь, ешь – и тошно от одного блюда.

Я ещё раз достаю телефон и жму на кнопку «отправить сообщение мужу»:

«Я больше так не могу. Прости.»

Выключаю телефон. Встаю со скамейки. Расправляю складки на юбке и иду к выходу из парка Горького. У меня в запасе несколько часов.

Глава 12

Когда до выхода из парка оставалось всего несколько метров, я остановилась.

Оглядела лица прохожих – приветливых и угрюмых, пустых и полных радости, встревоженных и томных. Одним словом – люди. Дети, молодые, старики – все как один куда-то спешат. Куда-то идут рука об руку со своими заботами и…

Не успев сообразить, что произошло, я почувствовала толчок в спину – и полетела на землю, больно ударившись ладонями и подбородком.

– Простите, пожалуйста! Я не нарочно! – мужчина, извиняясь, присел рядом, помогая мне перевернуться.

Кожа на ладонях содрана… щиплет. Одними пальцами пытаюсь поправить юбку. Приподнимаюсь. Он подхватывает меня под мышки, и с его плеча сваливается моток шланга.

– Позвольте я… – убирая с меня шланг и пристраивая его в валяющееся рядом ведро, он наконец помогает мне встать.

– Не ушиблись?

Я не успела открыть рот. Смотрела на шланг в ведре, не в силах поверить в совпадение. Точно такой же я купила утром и, положив на заднее сиденье машины, поехала в парк.

– С вами всё хорошо? У вас… – мужчина аккуратно взял меня под руку и слегка повернул, демонстрируя рану на локте – кусок розовой кожи сплющился и кровоточил.

– Не беспокойтесь, – тяну руку к себе… не отпускает.

– Не могу. Надо обработать рану.

Он не отводит взгляд. Глаза – голубые-преголубые, будто светятся.

Тонкая струйка крови сползает по коже и уже коснулась запястья.

– Поднимите руку… да, вот так… и держите.

Берёт с земли грабли – вот что толкнуло меня в спину.

– Пойдёмте, – делает несколько шагов и оборачивается. – Пойдёмте-пойдёмте.

– Куда?

Он улыбается:

– Рану обработаем. У меня тут недалеко подсобка. Там и аптечка.

Я оборачиваюсь к выходу из парка.

Может, просто уйти?.. Да и какая уже разница.

Его рука стремительно обхватывает меня за локоть и тянет вперёд.

Холод алюминиевого ведра похлопывает по бедру в такт нашим шагам.

– Как подбородок?

Натянув кожу на подбородке, я чувствую покалывание.

– Нет-нет, руками не трогайте.

– Послушайте… мне правда нужно бежать. Я себя нормально чувствую, – вяло протестую я.

– Так мы же недолго. Раз-раз – и готово. А потом бегите по своим делам.

Я молчу. Так мы и шли – молча, углубляясь в парк, к неприметному одноэтажному зданию, похожему на коробку.

Мужчина остановился, опёр грабли о стену и полез в серый комбинезон за связкой ключей. Со скрипом, надавливая плечом, открыл дверь и зашёл внутрь. Сделал два шага, почесал лысый затылок, вернулся:

– Нате-ка, подержите, – и зачем-то вручил мне шланг, будто держать его – какое-то особое поручение.

Я, с не сгибающимися пальцами, держала его на вытянутых руках. Резина казалась холодной и скользкой, словно это не шланг, а материнская пуповина. Сейчас этот шланг будто вибрировал в ладонях, вселяя ужас. Один конец соскользнул, коснулся земли… И тут же – будто по команде – с запястья покапала кровь.

Мне стало стыдно и противно от своих сокровенных мыслей. Только вот почему?

Лысый мужчина появился в дверях, наблюдая странную картину. Я подняла на него глаза, быстро-быстро заморгала… И по щекам потекли слёзы.

Глава 13

Владимир – так он представился – усадил меня на лавочку и молча обработал раны.

Налил на ватный диск перекись и, прижав к подбородку, попросил подержать.

Я, запрокинув голову, всё ещё шмыгала носом и прикрыла глаза.

Не знаю, что это со мной… вот так расплакаться при незнакомом человеке.

Я хотела сбежать и одновременно остаться.

Стыдно, что показала слабость.

И всё-таки стало до странного спокойно – казалось, что со слезами вышло что-то большее. То, что я долго держала в себе.

– Возьмите.

Я приоткрыла один глаз и увидела, как Владимир протягивает платок.

– Чистый.

Ещё раз шмыгнув носом, я взяла платок и, отвернувшись, высморкалась.

Свернула в два раза и повторила.

Разворачиваюсь. Он улыбается:

– Оставьте себе.

Я взяла с пола сумку и достала зеркальце. Тушь потекла. Глаза краснючие.

– Извините.

– Что вы, это я должен извиняться, – Владимир заносит руку за шею и чешет затылок. – Всё-таки это я вас так…

Мы одновременно посмотрели на кучку израсходованных ватных дисков.

– Я пойду, – встаю. Поправляю юбку. И… стою, не в силах уйти, будто лавочка намагничена, и меня тянет обратно.

Это похоже на то, когда остался последний день в детском лагере, и вы вот-вот разъедетесь, и больше никогда не увидитесь с новоприобретённым другом.

Вы, конечно, обещаете поддерживать связь, но всё это – просто слова, и жизнь сама внесёт коррективы.

Там, за пределом лагеря, эти слова не действительны. Там всё иначе. По-другому как-то.

– Почему вы плакали?

Я заморгала, не сразу вернувшись в реальность. Пытаюсь улыбнуться, чувствуя, как на щеках остались солёные разводы.

Владимир смотрел на меня особенным взглядом – как смотрит мать или отец на дитя, утаившего секрет.

– Устала я… запуталась, – выдохнула, не подумав, эти слова.

– Когда мы думаем, что мы – это тело, и забываем, что мы – душа, появляются три вещи: страх, вожделение, гнев.

Я, мягко говоря, смутилась и внимательно посмотрела на Владимира. Он всё так же сидел на лавочке с таким лицом, словно мы говорим о погоде. Серебристый комбинезон резонировал со сказанным.