На рандеву с тенью
Шрифт:
Двинулись по знаку Шведа дальше. Проход снова сузился, так что местами они буквально протискивались, рискуя застрять. Но вот коридор снова расширился, и они наконец смогли подняться в полный рост и нормально идти. Под ногами чавкала глина. Свет ламп выхватывал из мрака серый известняк.
Они вошли в так называемую горизонтальную штольню, пробитую древними землекопами в толще холма. Швед двигался все увереннее, сверяясь с картой, разглядывая стены и потолок, словно ища на камнях какие-то только ему известные приметы. Во время краткого отдыха он пояснил: незнакомый для него ход неожиданно
— Здесь до выхода примерно километр, — Швед сверился с компасом. — Штольня прямая, как тоннель. Идти легко. Там только одно препятствие на пути — провальная шахта, такой колодец глубокий, заполненный водой. А так маршрут вполне проходимый, даже не очень сложный. А мы с вами сейчас окольным путем пробирались, я не знал про этот ход.
— Ну, теперь знаешь, следопыт, Чингачгук. — Лизунов снял каску и вытер вспотевшее лицо. — А штольню эту твою и я знаю. Мы как раз этот вход и искали тогда, когда труп под мостом нашли.
Из их дальнейшей беседы Никита понял, что тоннель к камере Царицы известен в округе столь же широко, как и Большой провал. Это были две основные визитные карточки Съян, до некоторой степени местные достопримечательности. Сейчас, узнав об относительной несложности этого седьмого маршрута, Колосов, как некогда и Катя, удивился тому, что Швед до сих пор его избегал и не сопровождал сюда спелеологов, хотя легко мог бы это сделать.
— А где эта камера Царицы? — спросил он проводника. — Далеко?
Швед махнул в темноту.
— Надо осмотреть столь легендарное место, — сказал Никита.
— Но мы же хотели сначала обследовать коридор, где я видела кровавые пятна, — возразила Гордеева. — А для этого нам надо там левее свернуть.
— Сначала осмотрим камеру, потом вернемся, — сказал Никита.
Швед поднял лампу, молча указал куда-то наверх. Они увидели на высоте двух человеческих ростов грубо высеченный в известняке крест. Чуть дальше на стене был еще один.
— Тут они везде, — сказал Швед тихо. — Обереги. Кто здесь камень добывал, так хотел себя от Нее обезопасить.
— От кого? — тревожно спросил Островских. — О ком ты говоришь, Павел?
Швед, не отвечая, пошел вперед, махнув им — идите следом, только не поскользнитесь.
Ноги их и правда то увязали по щиколотку в жидкой грязи, то разъезжались, как на льду. Никита то и дело спотыкался, терял равновесие, чертыхался. Идти было не так уж и далеко, но из-за размытого грунта времени на это ушло немало. Колосов глянул на часы: полвторого, там, наверху, уже у входов вовсю пылали костры. Но дыма пока еще они не чувствовали.
Однако с некоторых пор Колосову начал мерещиться какой-то сладковатый тошнотворный запах...
— Ничего не чувствуешь? — спросил он Лизунова.
— У меня нос заложен, а что?
— Да вроде падалью несет.
— Верно. — Подошедшая к ним Гордеева принюхалась. — Наверное, какое-нибудь павшее животное, но это не здесь, это где-то ближе к входу.
Кресты на стенах начали попадаться все чаще —
выбитые в известняке, нарисованные копотью. Они окружали их со всех сторон, словно действительно ограждали от чего-то, способного наброситься из темноты.Колосов увидел бледное лицо Островских. Он смотрел на кресты, губы его шевелились.
— Вам плохо, Олег Георгич?
— Ничего, сердце жмет маленько. О чем это Паша говорил, я не понял? От кого эти обереги?
— Да сказки все это про какое-то луноликое привидение.
— Ах это, — Островских поморщился. — Да, слышал, мне жена рассказывала, еще в детстве ее этим подземельем дед пугал. Я думал, это все небылицы. А тут и правда кресты кругом.
— Мы почти пришли. — Швед остановился. — Вон вход в грот. — Сам он, однако, не сделал и шага вперед.
Все, кроме него, начали протискиваться в тесную щель, пробитую в известняковой породе, светя фонарями.
Открывшийся грот был небольшим Возле дальней от входа стены из земли торчало два камня. Один высокий, почти в человеческий рост, отдаленно по очертаниям напоминал женскую фигуру — широкобедрую, приземистую. Второй камень, более плоский, лежал у его подножия.
Гордеева подошла к камням, потрогала их.
— А говорили, на камне круг краской намалеван, а тут никакой краски нет. — Она водила фонарем, шаря по стенам и потолку. — Правда, это немного напоминает жертвенник, но...
Ее фонарь неожиданно погас. Словно его задули.
— Возьми мой, — Лизунов сунулся внутрь грота, — Алина, а я свечку зажгу.
— Подождите. — Гордеева стояла у камня, напряженно вглядываясь в темноту. — Уберите свет совсем. Теперь видите? Что это такое?
В темноте от глиняного пола и стен исходило слабое зеленоватое свечение.
— Что это? — прошептал Островских.
— Трупы, — они услыхали за спиной голос Шведа. В камеру Царицы он так и не вошел, стоял на пороге, где на потолке были выбиты кресты. — Говорят, что тех, кто погибал на разработках, закапывали прямо здесь, в штольнях, и еще говорят...
— Что еще? Что? — Островских озирался по сторонам.
— Говорят, это души тех, кого забрала Луноликая. Кого она не отпустила из-под земли. Это ее свита.
— Дурдом. — Лизунов присел, коснулся пола, посмотрел на ладонь. — Ну, полный дурдом. Фосфор это, что ли, Алина, как думаешь?
Гордеева не успела ответить — они почувствовали запах дыма. Еще слабый, но уже ощутимый.
— Пошли дальше быстрее, — скомандовал Швед.
И они начали протискиваться поочередно назад из грота в штольню.
Запах дыма становился все сильнее. Однако на какое-то мгновение Колосову вновь почудилось, что сквозь гарь он слышит и другой запах — тлена, гниющей плоти. Но дым уже перебивал все. Островских надсадно закашлялся.
Вдруг они услышали шорох осыпающейся глины — он донесся из левого бокового коридора. Хлюпанье грязи, кашель, шаги...
— Кто здесь? — крикнул Швед. — Кто?!
Желтые пятна света от их ламп заметались по потолку и стенам штольни. Снова донесся шорох. И все стихло. Стояла мертвая тишина. Но у Колосова появилось ощущение, что в темноте кто-то напряженно следит за ними. Вдруг послышалось какое-то хриплое хрюканье, бормотанье и...