На речных берегах

Мирные птицы за серьезного или опасного врага коршуна совсем не принимают. Как-то в колонии ласточек-береговушек раздался сигнал тревоги, и все ее население — более тысячи ласточек — мгновенно взвилось над обрывом, спеша набрать высоту. Но тут же все возвратились и спокойно принялись за прерванную работу: из-за бугра выплыл темный силуэт с вильчатым хвостом. Наверное, подавшая сигнал птица в спешке не разглядела этот хвост.

Только когда птичий молодняк покидает гнезда, отношение родителей к коршуну на несколько дней изменяется, они как бы перестают доверять ему. Грачи летят навстречу и гонят прочь, сороки делают то же самое. А туда, где верещат сборища скворчиных семей, он и сам не полетит. Понимает, что взять скворчонка из стаи — немыслимая затея, что если и удастся схватить, то не дадут унести, отобьют живого. В воздухе коршун и вовсе никого поймать не может. Он робок перед уткой, защищающей утят на воде. Однако в утиное гнездо, оставленное наседкой без присмотра, может заглянуть и полакомиться яйцами. Такое бывает редко и лишь тогда, когда человек по неосторожности спугивает насиживающую утку.

Зато он великолепно ловит сусликов, особенно подростков, когда те покидают родительские норы и начинают расселяться. Этих дней не пропустит ни один коршун, в охотничьих угодьях которого есть суслиные поселения. День-деньской плавает над ними хищник, относя к гнездам легкую и вкусную добычу. Насекомых разных ест: жуков, кузнечиков. А чаще всего парит над рекой, высматривая в траве мертвую рыбешку и собирая ее, прежде чем она разложится. Весна отдает ему печальные жертвы зимы. Когда вытаивают из-под снега погибшие в лесных урочищах кабаны и олени, находит их ворон, а потом присоединяется к нему и коршун.

Из хищных птиц своего роста коршун наиболее доверчив к человеку, хотя подвергался необоснованным гонениям больше других, расплачиваясь за предрассудки и чужие провинности. Пока поддерживалась культура охоты, коршуны встречались на самых маленьких речках. Когда же началось массовое истребление хищных птиц, будто бы приносящих урон охотничьему хозяйству, первыми под выстрелы угодили из-за своей доверчивости коршуны. Унес ястреб со двора цыпленка — коршун. Поймал болотный лунь на пруду утенка — коршун. Выхватила из реки скопа язя или щуку — коршун! Не повезло растяпе-охотнику на утренней зорьке, а хочется унести какой-нибудь трофей, что делать? Коршун на охоту вылетает рано: солнце едва поднялось, еще не вся роса упала на траву из тумана, а он уже летит над сонной рекой. Несколько взмахов и короткое планирование — удобная мишень. Хорошо, что за годы преследования коршун не утратил до конца врожденной доверчивости. Он безбоязненно парит у многолюдных набережных, пристаней и причалов, где можно выхватить из воды снулую рыбешку. Весной вместе с чайками и грачами он неотступно следует за тракторами в поле, где умеет первым схватить вывернутую лемехами полевку или мышь. Собираясь стаями перед отлетом у звероводческих ферм, коршуны, подбирая отбросы, действуют еще смелее, чем галки и вороны. И даже гнезда коршуны могут строить на виду у людей, и не всегда на самом верхнем этаже деревьев.

Нетороплив плавный полет коршуна. Широкие и длинные крылья нащупывают малейший ток воздуха вверх, используя его для подъема. Гонщик из него плохой, а парит он превосходно. В летний ветреный день, зависнув над плотной лесной полосой, коршун так и плавает из конца в конец на гребне воздушной волны, отраженной от высокой стены деревьев. Он выравнивает скорость своего падения со скоростью набегающего потока воздуха и, не тратя усилий, просматривает километровый участок поля: кого-нибудь да заметит. Осмотрев одно поле, перелетает к другому, потом возвращается снова.

Когда над раскаленными степными склонами перегретый воздух, как по трубе, уходит в белесое небо, в несколько минут, ни разу не шевельнув крылом, коршун поднимается по крутой спирали на такую высоту, что делается едва различимым с земли. Весной прилетает рано, как только вскроются реки, и рано, в августе, улетает, пока не начались затяжные осенние дожди, пока много солнца, пока горяча земля и долог день. Зачем махать крыльями тысячи километров, когда через степи, великие пустыни и горы воздух сам донесет до нужного места.

Перед дальней дорогой линяют эти птицы. У них в полете видны неширокие щели, зияющие в крыльях на месте выпавших перьев. Но никакой разницы в движениях и скорости полета взрослых птиц и молодых с целыми крыльями не заметно. Природа очень тонко отрегулировала последовательность смены перьев — так, чтобы ни на час птица не теряла власти над воздушной стихией.

Гнезда коршуны строят не очень искусно. Сложат на дубе, на ольхе помост из прутиков, выстелят его кое- какими обрывками и лоскутками. Коряво, но довольно прочно. Гнездо первого года невелико, и обычно хвост насиживающей самки виден снизу. Через год, если вернутся, если дерево выстоит, могут занять прежнее гнездо, подстроив его немного. Могут уступить другим хищникам, а себе построить новое, могут сами занять бесхозную постройку в подходящем месте.

Когда в середине лета молодняк поднимется на крыло, когда молодое коршунье познает высоту и овладеет всеми видами полета, собираются коршуны семья к семье в сотенные стаи, как многие нехищные птицы. Эта общительность еще раз подчеркивает их неразбойничий характер. И сами стаи, когда все птицы поднимаются в воздух, не производят зловещего впечатления. Наоборот, провожаешь их с таким же сожалением, как и журавлей.

Лысуха

Все меньше свободнотекущих рек остается на равнинах степной зоны: большими и малыми водохранилищами становятся их долины. Так стало и с Воронежем. Когда-то по этой реке от Рамони до Дона провел небольшой боевой корабль Беринг, а в петровские времена с воронежской верфи сходили на воду корабли для морских сражений. Еще и в послевоенные годы к возрождающемуся городу плотогоны даже в межень уверенно проводили с верховьев стометровые плоты. А потом быстро захирела, обмелела река, год от года затягивая свое русло овражными выносами, теряя береговые родники. Полноводная и рыбная прежде, она все больше становилась лягушачьим царством, пока в 1972 году чуть повыше ее устья не стала поперек долины плотина с водосбросом и судоходным шлюзом.

В низовье сложился режим глубокого озера, а теплые мелководья верховьев стали быстро зарастать тростником, камышом, рогозом, телорезом и другой водяной травой, превращаясь в настоящий рай для водоплавающих и околоводных птиц. А ко всему весна того года после осенне-зимней засухи была на огромных пространствах Русской равнины безводной, без половодий, без разливов, и неисчислимое множество пернатых скопилось на тех мелководьях, потому что большинству из них лететь было некуда. Долетали они до привычных родных гнездовий и словно беженцы покидали их, спеша поскорее отыскать новое пригодное для жизни место. Цапли, поганки, крачки, утки валом валили со всех сторон. Так осела и прижилась здесь масса птиц, которых прежде и на пролете видели редко и не каждый год.

Тут уже не бывает разливов и ледоходов. Поднимется немного полая вода, открывая ранней рыбе ход на нерестилища, медленно растают под солнцем и теплыми ветрами ледяные поля на плесах, и закипит почти до самого ледостава птичья, рыбья, лягушачья и комариная жизнь. Самыми ранними весенними поселенцами становятся те, кто может нырять, потому что только на дне в эту пору можно найти корм. Первыми прилетают нырки седыши и белобоки, нарядные чомги и аспидно-черные лысухи.

Даже на рассвете, когда в белесо-сероватой мгле едва различимы на невидимой воде птичьи силуэты, лысуху при ее утином росте трудно принять за утку или нырка. Не потому, что пером черна, а потому, что плавает не по-утиному и ныряет иначе, чем нырок. Плывя медленно, лысуха словно беспрестанно кланяется собственному отражению, кивая каждому гребку, как голубь — каждому шагу, а короткий хвостишко чуть приподнят над водой. Прибавляя скорости, птица перестает кивать, кладет хвост на воду и скользит по ней, словно утюжок. Ныряет легко: сильным толчком лап приподнимается над водой, как бы становясь на твердую опору, и без плеска, по-дельфиньи окунается, опускаясь вертикально вниз. Но под водой ей держаться трудно, и она часто выныривает хвостом вверх.

Летят лысушьи стаи ночами, останавливаясь для отдыха только на большой воде. Ни одна лысуха на весеннем пролете не опередит вскрытия рек. Весной ее никогда не встретишь на полевой луже, а летом — на чистеньком лесном озерце или затянутом ряской бобровом прудике, куда любят прилетать чирки и большие утки. И не потому, что там голодно или спрятаться негде. Лысухе, чтобы подняться в воздух, нужен разгон. Плавая не хуже утки и летая по-утиному, она не может взлететь свечой даже из низенькой осоки: слишком мала сила коротких крыльев, чтобы они подняли с места тяжелое тело птицы, даже против сильного ветра. Только в редких случаях, чтобы не огибать невысокое препятствие по воде, лысуха, натужившись, неуклюже перелетает через него и тут же шлепается как попало.

Она охотнее переплывает открыто километровый плес, нежели дает работу крыльям. А для взлета ей обязательно нужен длинный разбег. Посуху она ковыляет, еле переставляя ноги, а по воде бежит, взметая лапами фонтанчики брызг, так быстро, что всплеск от первого шага едва успевает осесть, когда птица делает уже десятый. Отчаянно махая на бегу крыльями, лысуха набирает необходимую взлетную скорость и по отлогой глиссаде поднимается в воздух. Когда на крыло поднимается сразу большая стая, ее общий пробег длиннее, чем у отдельной птицы, потому что, теснясь, лысухи мешают разбегу друг друга. И если в предзимье, во время ледостава, соблазненные изобилием корма, задержатся черные птицы на последней полынье, то окажутся они пленницами родной стихии, и еще до того, как замерзнет вода, станут добычей пернатых или четвероногих хищников, потому что ни взлететь с маленького оконца, ни уйти по льду или рыхлому снегу они не могут. А мороз им не страшен.